Армагеддон
Шрифт:
Замечталась я, смотрю, он снова пришел. Худой, бледный, даже с зеленцой, болел, верно. В прошлый раз за ним следила, стоял долго. Украсть, думаю, примеривается. Точно.
Хотите верьте, хотите нет, врать не привыкла. Посмотрел он на все опять зорко, с прицелом. Глазом буравил. Солнце низко, время к закату. И моя толпа статуэток посвечивать стала.
Слушайте внимательно! Выбрал он одну монашку — с желтизной на просвет. Подошел, и не то что в карман положил, честное слово, вынул из кармана что-то и рядом на тумбу поставил. Хотела к нему подбежать, все же непорядок, ноги
Три обезьянки. В коллекции не числятся. Одна руками уши зажала, другая руки на глаза положила, третья — губы прикрыла. Намекают, мол, ничего ты не видела, ничего не слышала, так и молчи, дура. А я и так слова сказать не могу. Сама в камень превратилась.
Картину эту забыть не могу. Стоит он, глаза горят, как у волка, челюсть отвисла. Солнце из окна пыльными такими столбами почти параллельно в мой нефрит ударило, просветило. Вспыхнули три обезьянки нечеловеческим светом — и все исчезло. То есть я хочу сказать, подозрительный и три обезьянки, как испарились, не приведи Господи. А все остальное, как было. Погасло, правда.
Долго в себя прийти не могла. Однако начальству докладывать не стала, поскольку ни урона у меня, ни прибытка. Лилиана Леонидовна говорит: «Почудилось. Хватит о мужиках думать. Заведи себе старичка и успокойся».
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Телефонные звонки. Надо в отдел ремонта позвонить. Все не туда попадают. И мужские, и женские голоса, то Андрея спрашивают, то какая-то Тамара им нужна. Есть у меня Тамара, но она во Владивостоке живет. Не адрес же владивостокский им давать.
У меня свои заботы. Мой Володя похудел и бороду сбрил.
Мудрая Галина Петровна сказала: «Если бороду сбрил, верная примета, появился у него кто-то. Как он в последнее время с тобой?»
«Нормально», — а у самой на душе неспокойно.
«А если вспомнить?»
«Не очень. Спросила, где вечером в пятницу был. С друзьями, говорит, и в глаза не смотрит».
«В том-то и дело. Дай ему валерьянки, чтобы успокоился. А еще лучше, Алла, приятель у меня в наркологии в лаборатории работает. Так они там приворотное средство научным способом получили. Метадол ньюс. Попрошу по знакомству».
«Я заплачу, ты меня знаешь».
«А заплатишь, о чем разговор! За деньги сейчас все достать можно, даже любовь».
Действительно, уйдет, потом ищи-свищи. У нас двое детей: мальчик и девочка. И третий намечается, чувствую, мальчик. Мудрая женщина — врач Галина Петровна.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Но это только одна из версий.
Итак, по одной версии, я встретился с Тамарой, обновленной и просветленной.
По другой версии, я умер в ту ночь, как и предсказывали медицинские сестры.
По третьей версии, ничего не изменилось. Я остался с Аллой и в той же газете, скандал постепенно забылся. К тому же Алла родила позднего ребенка — мальчика. [*]
По четвертой версии, я ушел от Аллы к Татьяне, из газеты — в другую, подобную ей. Вечерами мы смотрели на экране «Жару
По пятой версии, я все же улетел в Сингапур, но самолет по пути потерпел аварию. Аэробус неожиданно полыхнул огнем и лопнул высоко в небе. 283 пассажира и команда рассыпались вместе с обломками. И все умерли.
*
Вот что показывали мне пятки Спящего — именно эту версию моей жизни. Но ангел, которого я принял за демона, перенес меня на Сингапур.
По шестой версии, я жил в другое время, когда еще и слыхом не слыхали ни о каком Сингапуре. Однако дрался из-за Тамары на дуэли, и был убит.
По седьмой версии, я жил в то же время и прожил так долго, что дожил до новых времен, которые оказались гораздо хуже старого доброго времени.
По восьмой версии я был женщиной, и в объятьях мужчин переносился-переносилась в блаженный Сингапур. Но там не остался-не осталась: появился муж и дети.
По девятой версии, я всю жизнь мечтал о Сингапуре, собрал коллекцию марок и открыток. Наконец, удалось побывать в Сингапуре, и он мне показался бледней, чем мои открытки и марки.
По десятой версии, я долго жил в Сингапуре, работал в русском консульстве. И Сингапур мне порядком надоел. Ну порядки! За каждый брошенный окурок штраф 700 сингапурских долларов. Платил, знаю.
По одиннадцатой версии, я в детстве отдыхал на Пицунде с родителями. Но всю жизнь мне казалось, что я побывал в Сингапуре.
По двенадцатой версии, я был пятнистой анакондой и ползал в водоеме среди других змей, толстых и длинных на змеиной ферме. Потом с меня содрали шкуру и нащелкали кошельков и бумажников, один из которых попал автору этого повествования и тот сунул в мое рифленое плоское нутро пачку денег — свой гонорар. Я раздулся так, будто пообедал кроликом.
Но есть и тринадцатая версия. Как и многие другие.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
По тринадцатой версии, пока не встретился я с моей стриженой монашкой. Все еще ищу Тамару.
На берегу туманно-солнечного океана — эстрада. Перед ней — куча столов и стульев. Австралийцы, японцы, американцы, многие с детьми непринужденно расположились под брезентовым навесом. Я сам потягиваю пиво из бутылочки. На эстраде все идет своим чередом. Справа — несколько пальм, как этикетка фирмы, насквозь маячит ослепительное марево. Употребил-таки это слово, не обошлось без него. Да и как без «марева» русской словесности? Неопределенно, благородно и душе говорит.
Между тем, на эстраде заклинатель змей в розовом тюрбане, наигрывая на дудке что-то однообразное, продолжает дразнить кобру синей тряпицей. Кобра, злобно раздувая свой серый капюшон, выползает и выползает из плоской плетеной корзинки, будто ей конца нет.
Бородатый мальчишка в комбинезоне вспрыгнул на сцену, лег плашмя на дощатый пол и нацелил свой «никон» с неприлично длинным объективом. Подстрекаемая хозяином кобра быстро поползла на него. Бородач отпрыгнул, как ужаленный, при общем смехе.