Артания
Шрифт:
Хуже другое, сказало в голове Придона, но он понимал, что это говорит сам себе старый дэв. Мы, уцелевшие, как-то сопротивляемся, впадаем в спячку на период приливов-отливов, пытаемся выстроить щитность… хотя враг коварен, нападение свершается внутри наших же тел, но мы еще могли бы на что-то надеяться… если бы не обезумевшие. Не все погибли, увы. Участь некоторых еще ужаснее. Они выжили, как звери. Все позабыв, опустившись до простого собирательства съедобных корней и птичьих гнезд во вновь наросших лесах. Но что ужаснее, у них появляется многочисленное потомство: невежественное, свирепое и настолько живучее, что первых захваченных дикарей
Что еще… Ах да, еще Дирт Става выглядит растерянным. Он всегда был ровен, как выжженное поле, и кристально тверд, но сейчас избегает называть состояние пленника иначе, чем безумие, помешательство, умопомрачение. С одной стороны, он, конечно же, прав: душа и мозг пленника в защитной скорлупе помешательства, никакие заклинания не могут воздействовать на уже смятенную душу, там буря, словам и чарам не пробиться, но, с другой стороны… этот безумец словно бы черпает силы еще и из неведомого источника. Он проговорил вслух:
– Если бы этот герой явился, как приходили другие! Из-за стены послышался голос Дирта Ставы:
– За золотом и сокровищами?
Он хмыкнул, а седой дэв поник головой. Если бы герой за сокровищами, он сейчас трепыхался бы распятый, как лягушка! Его бы вывернули наизнанку, он рассказал бы все, предал и продал бы всех, включая жену, детей и родное племя…
– Пока дикарь, – произнес он, – охвачен этим безумием, против него магия бессильна. Но его легко убить мечом. Или топором.
Глава 17
Слышно было, как хлопнула дверь. Придон не мог шевельнуть головой, краем глаза видел, как в комнате появился третий дэв. Его шатало, он кое-как проковылял к широкому креслу, рухнул, из узкой птичьей груди вырвался стон:
– Опять!.. Этот жуткий прилив… Щаге Райк сказал, не оборачиваясь:
– Девятый будет еще гещено.
– Девятый! – простонал дэв. – Меня даже седьмой… плющит.
Щаге Райк сказал хмуро:
– Седьмой и меня… Что, уже?.. А дикарю все лемпно. Старый дэв зашел с другой стороны, выпуклые глаза без всякого выражения смотрели на распростертого Придона.
– Мы зрели по его металлу, на голове, – проговорил он, – смотрели на эти дурацкие железки на руках… для чего?., но ни ты, ни я не закести это колечко. Незаметное такое на покрытом грязью састе…
Щаге Райк с содроганием перевел взгляд на крупные кисти дикаря. Надежно прикованные, страшили и вызывали омерзение: покрытые, как у дикого зверя, шерстью, грязные, с сильными пальцами, где изящные склериты снова превратились в грубые ногти… настолько толстые и крепкие, что уже почти когти…
На пальце кольцо из серого металла. Щаге Райк вытянул указательный палец. Еще до того, как прикоснулся, ощутил светлое тепло. Изумился, металл при его прикосновении ответил слабым звоном.
– Защитное колечко, – прошептал он в великом изумлении. – Неужели могло
Хотя, понятно… Где-то разрушили еще одну Башню, убили всех, разграбили, даже не подозревая о ценности того, что рушат и что жгут… Все блестящее забрали их вожди, а это… затоптанное в грязи, подобрал какой-нибудь самый неудачливый дикарь…
Придон чувствовал, что старик пытается стащить это кольцо, собрал все силы и попытался сопротивляться. Увы, все, что он смог, это чуть согнул мизинец. Однако у проклятого колдуна брови полезли на лоб.
– Щаге Райк, – вскричал он блеющим голосом. – Щаге Райк, пойди сюда!
Молодой дэв стоял бледный, с закрытыми глазами. На голос седого дива с трудом поднял веки, в глазах плавают толстые серые нити, ответил прерывающимся голосом:
– Надо зэрнить… в хранилища… Седьмой прилив… восьмой истернит…
– Ты посмотри, – сказал седой дэв настойчиво.
– Потом… – сказал Щаге Райк. – Посленсте… Его качнуло. Он вслепую провел по воздуху растопыренными ладонями. Седой дэв сказал тяжелым голосом:
– Иди… я сейчас… Грозно и звездно, что у него шевеленство в састах…
Придон видел, как сузились зрачки третьего дива, что в дверях. Этот колдун явно умеет зреть все с любого конца комнаты. После паузы третий дэв проскрипел:
– Не можешь снять… отрежь. Или преврати в камень… и разбей.
Лицо его перекосилось, Придон услышал хриплый стон. Шатаясь, дэв попытался привстать, ухватился за подлокотники. Кресло подалось вниз и в стороны, выгнулось, приподнялось с боков, мягко подхватывая падающее тело. Колдун всхрапнул и закрыл глаза. Кресло превратилось в ложе с невысокими бортами.
Седой дэв смотрел на неподвижного Придона с непонятным страхом. Лицо его перекосилось, он прохрипел:
– Слаб ты, Щаге Райк… Почему я, унерниц, держусь дольше? Приливы бьет гошенгов и цсангов тоже…
Голос его хрипел, прерывался. Второе кресло, на ходу превращаясь в такое же ложе, подкатилось ближе, словно его волокли невидимые слуги. Колдун с усилием пересел, даже перевалился с одного на другое, там тоже приподнялись бортики, и Придон с ужасом и омерзением увидел, что из бортов ударили тонкие струйки воды. Через несколько мгновений вода поднялась так, что торчал только острый птичий нос колдуна. Когда скрылся и он, вода перестала прибывать. Под водой дэв казался мертвецом, однако по лицу пробегали судороги, щеки дергались, однажды веки приподнялись, и на Придона уставились такие страшные глаза, что он задрожал и поспешно опустил веки. И все это время в голове стучало, как молоточками, что все это связано с теми чародейскими силами, что напускает на весь мир Луна, лунный свет… и что колдунов этот лунный свет гнетет так, что пробуют загораживаться от неба бешеными тучами, прячутся в эти рукодельные болота, терпят, страдают, пережидают, а потом в бешеной злобе… Да, эти собрались его не то порезать на куски, не то в камень…
Он напрягся, пальцы бессильно шевелились. Жилы на руках вздулись, он видел, как по всему телу вздуваются мускулы. Вздуваются? Он напрягся изо всех сил. Застывшее тело словно размораживалось, по всем мышцам кололи мелкие иголочки.
– Спасибо, – прошептал он сухими губами, – Луна… Ты в наш мир на погибель старому… и в помощь нам, людям…
Кисти его руки медленно отделялись от подлокотников. Металл не изломался, не пошел трещинами, а – диво дивное! – тянулся за его поднимающимися руками, словно густой клей!