Артания
Шрифт:
– Точно, – ответил он. Сам удивился, даже ощутил некоторое беспокойство, вспомнил, как по нему били, как топтали, сбивали с ног, прежде чем он ощутил в себе ту ярость, то бешенство, когда уже ничего не помнил. – Цел я, цел!
Тур сел на брюхо ближайшего кентавра, тот слабо дернул копытом в предсмертной судороге. Из развороченной страшным ударом груди вывалились красные пузыри легких, с шипением пыталось протиснуться синевато-оранжевое, склизкое, лезло Туру под подошвы, но тот лишь отодвинул ногу и хладнокровно перевязывал раненую голень.
Олекса ходил
– Вожака завалили первым, – сообщил он. – Тур, дай ножик.
– Зачем?
– Выковырну эти камешки.
– Половина моих, – предупредил Тур.
– За половину я и своим выковыряю, – ответил Олекса.
Он сел на лоснящийся здоровьем круп молодого кентавра, могучее тело еще не верило, что пришла гибель, кожа человеколошади подергивалась, сгоняя невидимых мух. Олекса вытащил нож, взгляд отыскал Придона, тот ощутил себя очень неуютно под прямым взглядом старшего сына Аснерда.
– Мы их побили, – сказал он, – или мы их разметали?
Тур сказал, морщась:
– Разметали. Как ветер солому!
– Разметали, – согласился Олекса. – И кое-что узнали при этом. Довольно важное.
Он умолк, с кряхтением поддел кончиком ножа камешек. Тот заскрипел, покидая гнездо, внезапно подскочил, блеснул в солнечном луче дивными зелеными искрами и, описав короткую дугу, шлепнулся в темно-красную кровь. Олекса выругался, камешек погрузился так, что торчит самая верхняя грань, а когда Тур шелохнул ногой, густая волна жидкости накрыла его камешек с верхом.
Олекса, сопя, начал добывать другой изумруд. Тур спросил с интересом:
– И что же мы узнали?
– А ты не заметил? – спросил Олекса. – Черт, как же он их позабивал глубоко… Ты не заметил, что тот, кого мы должны охранять, перебил две трети этих безрогих коз? А мы разве что треть, и то вдвоем. Да и то нас так истоптали и излупили, что теперь во мне ни одной… до чего же туго сидит., ни одной целой косточки!
Тур поддержал с немалым уважением:
– Священная ярость!.. Придон сказал, вздрогнув:
– Да что вы, в самом деле…
Воины, на которых в бою сходит священная ярость, это герои, силы их удесятеряются, а раны заживают если не мгновенно, то очень быстро. Придон достаточно наслушался о них долгими вечерами у костра, чтобы знать твердо: ему недоступна эта ярость бойца, которая делает человека равным богам. Да и не хочется быть человеком, которого чтят, но побаиваются, ведь может взъяриться из-за простой обиды на пиру, а не только в боях за родную землю.
– Но как же тогда ты их побил? – спросил Олекса. – Ах, черт…
Второй камешек заскрипел, вылетел из ямки и, описав почти такую же дугу, с размаху плюхнулся в ту же кровавую лужу. Кровь уже пошла темно-коричневыми сгустками, изумруд сразу покрылся неопрятными комками, похожими на гнойные волдыри.
Олекса поколебался, а его нож уже нацелился ковырять третий самоцвет.
– Да подбери, – посоветовал Тур. – Только и делов, что о штаны потереть. Сам бы
– До трех раз, – ответил Олекса, – тогда уж подберу все сразу. Так как ты их побил, Придон? Придон ответил жалким голосом:
– Мне просто повезло, я ж говорю. Олекса кивнул:
– Верю-верю. Просто повезло. Как иначе можно схватить их вожака за копыто и, размахивая им над головой, как дохлой змеей, валить остальных?
Тур хрюкнул, похлопал конский круп, на котором сидел, добавил:
– Да это просто везение. Особенно когда вывернул из земли вот тот камешек… размером с упитанного быка, и зашвырнул в самую середину этого табуна.
Придон пугливо пробежал взглядом по страшному полю. Среди трупов в самом деле заметен валун. И рядом – расплющенные, раздавленные, переломанные. Земля там в глубоких круглых выемках, где падал, подпрыгивал и снова падал валун… и еще странные ямки, словно глубокие следы от человеческих ног, будто там стоял человек, весивший целую гору.
– Это тоже был я? – спросил он со страхом. – Я ничего не помню!
– Еще бы, – буркнул Олекса. Острие ножа поддело наконец камешек, Придон видел, как полоска стали изогнулась, Олекса тоже видел, но обе руки заняты, слегка скрипнуло, изумруд взлетел намного выше остальных, в верхней точке дуги в высоте блеснул огромным снопом великолепных дивных искр.
Олекса ругнулся, привстал, охнул и сел с гримасой страдания.
– Куда он улетел? Кто заметил?
– Мне блеснуло в глаза, – сказал Придон виновато.
– Вроде вон туда, – указал Тур. – Во-о-он за те трупы!.. Или нет, скорее всего вон туда.
Он указал в противоположную сторону. Олекса спросил подозрительно:
– Уверен?
– Нет, – честно признался Тур. – Но зато уверен, что наш Придон колдовал. Олекса насторожился.
– Колдовал?
– Да, он вопил что-то… Какое-то заклятие. И как раз тогда, когда от него отскакивали дубины. Честно, думаю, на его голове орехи можно колоть! Сам видел, ему хоть бы что: озверел, прет, как лось по весне, глаза налились кровью, ревет как бык, хватает все и либо рвет, либо ломает…
Они перешучивались, но Придон ловил на себе очень серьезные взгляды. Да и сам он ежился, по телу все еще дрожь, словно из плоти выпаривается холод. В самом ли деле так дрался, он ли выворотил этот громадный валун, такой немыслимо поднять и десятку сильных мужчин?..
Но он помнил, что выкрикнул ее имя! И после того все полыхнуло перед глазами, он видел только ее лицо, ее звездные глаза с высоко вздернутыми бровями, длинный лес загнутых ресниц!
Передохнуть и зализать раны мудро решили в сторонке от трупов. Тур, поколебавшись, кем считать кентавров: людьми или конями, решил вопрос по-своему. Молодые – еще кони, а старые – это уже люди. Потому среди убитых выбрал самого молодого и сочного, вырезал наиболее лакомые части, выдрал еще горячую печень, принес с торжеством. Олекса поспешно примостил на раскаленных углях плоские камни, Тур разложил сверху кровоточащие куски.