Артания
Шрифт:
Придону мучительно хотелось есть, он нанизал на прутики ломтики мяса, держал над жаром, а в животе голодно урчало. Тур, глядя на него, тоже насадил на два прутика: себе и Олексе. У Олексы разболелась правая рука, в бою не замечал, а теперь скрипел зубами, лицо стало землистого цвета, в глазах от боли позеленело.
Тур осмотрел его плечо, озабоченно присвистнул. Сплошной кровоподтек, со стороны спины распухло так, что рука уже не рука, а свисающее из плеча измочаленное бревно. Правда, ноги целы, в то время как он, Тур, подобно воробью, скачет на одной
Хмурый Олекса потихоньку мял плечо, кривился. Тур на одной ноге попрыгал к костру, бросил в пламя ветки. Не удержался, повалился на спину, дико захохотал над собственной неловкостью.
Придон кивнул в его сторону Олексе.
– Смотри, Тур никогда не теряет веселья! Олекса вздохнул:
– Если жизнь берет за горло – поневоле покажешь ей язык.
Спали чутко, слышали крики ворон, злобное карканье. Придон проснулся первым, передернуло: на трупах кентавров пируют огромные уродливые птицы, похожие на орлов, только с голыми, как обглоданные кости, головами и облезлыми ногами.
Вороны топтались по головам кентавров, с наслаждением долбили крепкими клювами черепа. Выклевав глаза, дальше с треском и хлопаньем крыльев добывали сладкий мозг. Придона передернуло: брюхо ближайшего кентавра шевелится, в нем нечто перемещается, выпуклость появляется то в одном месте, то в другом…
Из распоротого живота выбрался, пятясь задом, перемазанный кровью и слизью зверек, лапы тряслись от напряжения, за собой тащил толстую, покрытую жиром кишку. Придон перевел дыхание, невесть что почудилось, вон их сколько шныряет, копаются в трупах, выгрызают печень, лакомые кишки, дерутся за языки.
От толстого слоя пепла шло сухое бодрящее тепло. Он смахнул серое одеяло золы, багровые угли засветились от резкого движения воздуха. Несколько тонких веточек, сверху крупные сучья, и не успел опуститься на четвереньки и раздуть огонь, как мелкие быстрые язычки выплеснулись из угольков, начали торопливо облизывать красными щенячьими языками веточки.
Застонал Олекса, раскрыл затуманенные сном глаза. Лицо за ночь осунулось, глаза ввалились.
– Что там? – спросил он хриплым измученным голосом. – А, это амнуэли…
– Что за звери? – спросил Придон.
– Мелочь, но зубы ядовиты. Падальщики…
Придон подал ему на прутике поджаренный ломтик мяса. Еще с десяток торчало вокруг костра, медленно темнея под волнами сухого жара. Олекса начал есть вяло, потом разохотился, пошел поглощать так, что треск за ушами стал похож на грохот камнепада. Спохватившись, толкнул Тура. Тот испуганно открыл сонные глаза, Олекса сунул ему под нос прут с горячим дымящимся мясом.
– Что это? – прохрипел Тур сонным голосом.
– А ты не догадываешься? – удивился Олекса. Тур взял прут, огрызнулся:
– Кто способен разбудить спящего – способен на любую подлость.
Придон потихоньку грыз твердое пережаренное мясо, с испугом прислушивался к себе. Вроде бы все тот же, если не считать, что в схватке с кентаврами он… выказал себя сильнее, чем Олекса и
Олекса и Тур, отдохнув за ночь, посматривают испытующе. От старого долунного мира остались не только редкие волшебные вещи, но и люди иногда… рождались не совсем обычными. Необычными для этого мира, но, возможно, обычными для тех ушедших времен. Придон сам видел, как однажды при переправе Вяземайт сильно поранил руку. Ругаясь, он опустил ее в воду, и, когда добрались до берега, на месте раны остался только крохотный белый шрамик.
Все слыхали о неуязвимом Хогаисе, у которого не было тени, и о смелом Миндии, у которого было сразу две тени, но сам Миндия вскрикивал от боли, лишь когда попадали в его левую тень… Шла слава о силаче Филине, который никогда не спал и всегда вызывался в ночной дозор, ибо мог слышать, как за три конских перехода разбойники сговариваются шепотом. А немереной силы богатырь Медведко, который однажды подхватил падающую башню и снова поставил на место, но которого можно сшибить с ног простым свистом?
Так и он, Придон, не обладает ли странной мощью, что за гранью человека, как уже известно о его старшем брате Скилле и его младшем – Ютлане?
– Никакой мощи, – прошептал он, едва шевеля губами. – Это все Итания… Я не мог умереть, не увидев ее!.. И потому силы оттуда… Ну, оттуда, вот и все. Да я был в отчаянии… и в бешенстве тоже. Потом уже в ярости. Но это был уже не я, а неизвестный мне человек, которого моя любовь исторгла из меня… из глубин моей души!
Он чувствовал, что оправдывается, ищет объяснения, будто какой-то куяв, а не отважный артанин, что принимает жизнь такой, какая есть.
Тур прожевал мясо, руки встряхнули баклажку.
– Эх, маловато… А край здесь, как вижу, жаркий… Много воды не пить, иначе вся вода выступит у вас на спине в виде соли!
– Вода? – переспросил Олекса озадаченно. – Ах да… это же Тур!
– Воду будем беречь, – сказал Придон. – Вы сможете идти? Или подождем еще сутки?
Тур обвел рукой поле с трупами кентавров.
– Здесь нам надолго хватит… Но я уж лучше хоть на четвереньках, но вперед, а то в гиену превращусь. Говорят, такие случаи бывали.
Олекса сказал усталым голосом:
– Лучше медленно, но вперед. Давай, Придон, теперь ты впереди! Ты здоровый, как валун.
– И тебя не жалко, – добавил Тур жизнерадостно и захохотал.
– Злые вы, – сказал Придон укоризненно.
На землю падал красноватый свет от странно багрового неба. Лохматые тучи двигались быстро, в них глухо громыхало, скрежетало, часто блистали искры. Не молнии, а короткие искры, словно некто невидимый за тучами высекал огонь.
Буро-зеленая степь медленно отступала, будто по небу ползла черная-пречерная туча и волокла по земле густую тень. Потом он понял, что это не просто тень, а зеленая трава исчезает, серая тень… нет, не тень, а серая масса движется в их сторону непрерывно, страшно, пугающе.