Артур и Джордж
Шрифт:
Артур строго посмотрел на Вуда, который отрицательно покачал головой.
— Откуда вы знаете?
— Вчера вечером вы побывали у священника.
— Разве?
— Ну, во всяком случае, вчера, когда стемнело, видели, как к дому священника шли двое неизвестных людей, и один из них, высокий джентльмен, натягивал шарф, чтобы прятать усы, а другой, пониже, был в котелке.
— Бог мой, — сказал Артур.
Может, ему все-таки следовало заглянуть к театральному костюмеру?
— И теперь те же два джентльмена, хотя и не так явно маскируясь, посетили меня по делу весьма конфиденциальному, как меня предупредили, но которое вскоре будет объяснено. — Гарри Чарльзуорт прямо-таки
Артур проигнорировал этот финт в вульгарную автобиографию.
— Но были ли у Джорджа враги? К нему питали неприязнь — например, за цвет кожи?
Гарри немного поразмыслил.
— Нет, насколько мне помнится. Но вы же знаете, как это бывает у мальчишек — приязни там или неприязни у них другие, чем у взрослых. Если Джорджа и не любили, так за то, что он был такой вумный. Или потому, что отец его был священник и не одобрял то, что затевают мальчишки. Или потому, что он был близорукий, и учитель посадил его впереди, чтобы он видел доску, и вроде получилось, что он любимчик. Причина поважнее его невзлюбить, чем то, что он цветной.
Взгляд Гарри на возмутительные случаи в Уайрли сложностью не отличался. Обвинения против Джорджа были идиотскими. Действия полиции были идиотскими. А идея, будто по ночам таинственная шайка шастала туда-сюда под началом таинственного Капитана, была сверхидиотской.
— Гарри, нам необходимо расспросить конника-добровольца Грина, поскольку он единственный человек тут, который признался, что располосовал лошадь.
— Хотите попутешествовать?
— Куда?
— В Южную Африку. А, так вы не знаете! Гарри Грин обзавелся билетом в Южную Африку через пару неделек после окончания суда. И обратным билетик не был.
— Интересно. Как вы думаете, кто заплатил за этот билет?
— Только не Гарри Грин, это уж точно. Кто-то, кто хотел укрыть его от греха подальше.
— Полиция?
— Может быть. Не то чтобы ко времени его отъезда они были от него в таком уж восторге. Он взял назад свое признание. Сказал, что никаких лошадей не располосовывал, а признаться его заставила полиция.
— Взял назад, черт побери? Как вы это истолкуете, Вуди?
Вуд послушно изложил очевидное:
— Ну, я бы сказал, что он солгал либо в первом случае, либо во втором. Или же, — добавил он не без злокозненности, — возможно, и в обоих.
— Гарри, вы не могли бы узнать, есть ли у мистера Грина южноафриканский адрес его сына?
— Попробовать, конечно, могу.
— И еще одно. Были ли в Уайрли разговоры о том, кто мог бы это делать, если не Джордж?
— Как не без разговоров? Они что дождик. Могу сказать только, что это был кто-то, кто умел обращаться со скотиной. Нельзя просто подойти к лошади, или к овце, или к корове и сказать: «Стой, не дергайся, моя милочка, пока я тебе буду кишки выпускать». Хотел бы я посмотреть, как Джордж Идалджи вошел бы в стойло подоить какую-нибудь мою корову… — Гарри дал себе секунду посозерцать эту картину. — Его она до смерти забрыкала бы, или бы он в навоз шлепнулся прежде, чем табуретку подставил под нее.
Артур наклонился вперед.
— Гарри, готовы ли вы помочь нам восстановить доброе имя вашего друга и старого школьного товарища?
Гарри Чарльзуорт заметил и понижение голоса, и вкрадчивость тона. Они ему не понравились.
— Ну, собственно, моим другом
Артур вначале приписал Гарри Чарльзуорту более рыцарственную натуру, но решил не разочаровываться. Едва аванс и гонорар были обговорены, Гарри в его новой роли помощника при сыщике-консультанте показал им путь, который Джордж якобы проделал в ту ливневую августовскую ночь три с половиной года назад. Они пошли через луг за домом священника, перелезли через ограду, продрались сквозь живую изгородь, прошли по туннелю под железной дорогой, перелезли через еще одну ограду, пересекли еще один луг, одолели шипасто-цепкую живую изгородь, пересекли еще один огороженный луг и оказались перед лугом при шахте. Примерно три четверти мили. Вуд достал часы.
— Восемнадцать с половиной минут.
— А мы все сильные здоровые мужчины, — заметил Артур, продолжая выщипывать шипы из пальто и стирая грязь с башмаков. — И сейчас день, и погода ясная, и у нас у всех прекрасное зрение.
Вернувшись на ферму, Артур, после того, как деньги перешли из рук в руки, спросил про наиболее распространенные преступления. Самые обычные — кража живности, пьянство в общественных местах, поджог стогов. Какие-нибудь случаи насильства, не считая похищения живности и скота? Гарри смутно припомнил что-то, случившееся примерно тогда, когда Джорджа приговорили. Нападение на мать с маленькой дочкой. Два парня с ножом. Вызвало порядочный шум, но до суда дело не дошло. Да, он с удовольствием выяснит, что там было.
Они обменялись рукопожатиями, и Гарри проводил их к торговцу скобяными товарами, он же бакалейщик, суконщик и почтмейстер.
Уильям Брукс оказался лысым невысоким толстячком с густыми белыми бакенбардами; на нем был фартук в многолетних зеленых пятнах. Он не выказал ни особой приветливости, ни особой подозрительности и уже собирался проводить их в заднюю комнату, когда сэр Артур, толкнув локтем своего секретаря, объявил, что ему крайне необходим скребок для башмаков. Он проявил горячий интерес к предложенному ему выбору, а когда покупка была завершена и обернута, повел себя так, будто остальная часть их визита была результатом счастливой мысли, только что пришедшей ему в голову.
В задней комнате Брукс столько времени копался в ящиках и бормотал себе под нос, что сэр Артур уже прикидывал, не приобрести ли ему для ускорения жестяную лохань или парочку швабр. Однако хозяин лавки в конце концов нашел пакетик многократно сложенных писем, перевязанный шпагатом. Артур немедленно узнал бумагу, на которой они были написаны: те же листы из дешевой тетрадки, что посылались и священнику.
Брукс кое-как припомнил неудачную попытку давнего шантажа. Будто его сын Фредерик и еще другой мальчишка оплевали какую-то старуху на станции в Уолсолле, и ему предлагалось прислать деньги на адрес тамошней почты, если он хочет выручить своего сына.
— И вы ничего по этому поводу не предприняли?
— Нет, конечно. Посмотрите на письма сами. Посмотрите на почерк. Дурацкая шалость и ничего больше.
— И о том, чтобы заплатить, даже не подумали?
— Нет.
— А обратиться в полицию не думали?
Брукс презрительно надул щеки.
— Да ни на секунду. Ни на десятую долю секунды. Я просто махнул рукой, и все кончилось. А вот священник — он прямо-таки кипел. Жаловался направо и налево, писал главному констеблю и все такое прочее, а чего добился? Только хуже сделал, верно? Для себя и для сынка. Не то чтобы я его за это винил, понимаете? Просто он ничего в этой деревне не понимает. Он немножко слишком не по мерке скроен, если вы меня понимаете.