Асмодей
Шрифт:
– И все же обидно. Ценная душа, а так бесславно закончила, – фыркнул он, хлопнув дверью. Что ж, цель пусть и частично, но была достигнута. Оставалось дождаться плодов собственных усилий, а они не заставят себя ждать. Зная горячий нрав Асмодея, можно было смело рассчитывать на его скорый визит.
Подставив лицо палящим лучам Венеры, Абаддон сделал глубокий вдох. Это горделивое светило, окутанное древней магией Создателя, в Аду пылало ярче солнца, прожигая кожу до волдырей. Его ненавидели не только грешники, но и демоны, старавшиеся укрыться от него под толстым слоем чешуи или ткани, но он, Абаддон, возрождённый от крови Люцифера; холодный, как арктический лед, любил этот обжигающий свет, греющий все его естество.
Все
***
Уже подлетая к собственной обители, Асмодей в очередной раз убедился в том, что смутное влечение «сердца» никогда не ошибается в дурных предчувствиях, вызывая тревожное, ничем необъяснимое беспокойство, поднимающееся из самой глубины души. Хотя где-то на задворках сознания все еще теплилась надежда на то, что этот внутренний голос просто сыграл с ним злую шутку, а глаза обманывают его, осознание неизбежного несчастья давило на разум непомерным грузом. Случилась беда! Она тихой поступью проникла в его дом, сея вокруг смерть. Он знал это, чувствовал ее запах и леденящий холод но, несмотря на это, был совершенно спокоен. Хотя и понимал, что спокойствие это временное. Если условно разделить пройденный им мысленный путь, можно было смело утверждать, что тропа тягостных подозрений была им пройдена и вскоре ему придется остановиться на перекрестке мучительных терзаний и раскаяния. Он знал, что это было неизбежно, а потому объяснял собственное спокойствие периодом мертвого штиля, олицетворяющего мнимое затишье перед грядущей бурей.
Спрыгнув со спины Нифелима у врат в собственную обитель, Асмодей первым делом наткнулся на разбросанные тела суккубов, выполняющих роль дневной стражи. Их мертвые тела, распластавшиеся на полу, представляли собой ужасающее месиво, состоящее из переломанных костей, смешанных с окровавленной плотью. Создавалось такое ощущение, что нападавший живьем скрутил несчастных в бараний рог, а потом пустил в ход свой меч. Дальше на его пути встретились несколько мелких бесов, состоящих у него во служении. С ними поступили куда более гуманно – свернули шею и дело с концом. Поглощенная душа Алекто, старшей среди душ, лежала у самого входа в его покои. Для Ада это зрелище, может, и привычное, но еще никогда в его пещере не было такой жестокой бойни, ни один демон не осмеливался посягнуть на сокровенное. Это была пощечина, которую он просто не мог оставить без ответа.
Распахнув дверь собственной опочивальни, Асмодей застыл, пытаясь побороть эмоциональные порывы. Хоть здесь и не было писаной кровью картины зверств, учиненных над его приверженцами, но вот душа сжалась от необъяснимого чувства страха, природа которого была укрыта от него за стеной собственной злости. Был ли это страх перед разоблачением, или куда более человеческий порыв, понять он не пытался. Сейчас значение имела лишь горькая истина, вмешавшаяся
На полу перед ним лежала окровавленная Дэлеб, все еще сжимавшая ледяной клинок в своих руках. Переступив через ее тело, демон кинулся к столу, тщетно пытаясь найти учетные книги и записи Авроры, но они канули в небытие вместе с девушкой. Благо хоть книги хранилища оказались на месте. Впрочем, оптимизма это ему не добавило. Склонившись над демоницей, Асмодей почувствовал тепло, исходившее от нее.
– Еще жива, – прошептал демон, кинувшись к небольшой нише в стене, где стоял флакон с целительным бальзамом. Приподняв голову несчастной, Асмодей влил немного жидкости ей в рот, а остальное вылил на лицо и окровавленные руки, срывая заклепки и ремешки, держащие стальной нагрудник. – Дэлеб, Дэлеб, очнись, – слегка встряхнув пострадавшую, прошептал он. К счастью, долго ждать ему не пришлось, через несколько минут, закашлявшись, демоница открыла глаза. Раны на ее теле начали затягиваться, а к коже постепенно возвращался привычный оливковый оттенок. – Что произошло? Кто это сделал?
Собственно, ответ был ему известен. Лишь высший демон, один из рыцарей, мог сотворить подобное, а учитывая последние обстоятельства, решиться на это могли лишь двое: Мамон и Абаддон. Первый был слишком малодушен, а второй, достаточной безрассуден для подобной выходки.
– Абаддон! – прошептала Дэлеб, сжав его ладонь. – Он ворвался сюда несколько часов назад, требуя оплаты счета. Утверждал, что Вы украли у него вещь, которую тот желает возвратить.
– Где Аврора?
От одного звука этого имени в глазах демоницы вспыхнуло такое пламя, что Асмодей невольно ответил ей таким же злобным огнем, превративший его взгляд в два пылающих костра, свидетельствующие о том, что в любой момент демон может принять свой истинный облик.
– Он забрал ее, – прошипела демоница, стараясь побороть приступ ревности. Подумать только, еще несколько минут назад, невзирая на угрозы Абаддон, она была готова открыть ему правду. Но сейчас, видя то, сколь далеки были мысли Асмодея от ее персоны, Дэлеб в очередной раз убедилась в том, сколь прав был Владыка Гнева, считая, что между рабыней и хозяином установились весьма доверительные отношения, грозившие перерасти в нечто большее.
Впрочем, в возможность того, что Асмодей воспылает к Авроре греховной, во всех отношениях, любовью, демоница решительно не верила. Не таков был Владыка Похоти. Он разжигал огонь страсти в сердцах, но не горел в этом пламени сам. Скорее, сжигал несчастных, осмелившихся доверить ему свои души. В том была его природа и его предназначение, и если бы в огне этой похоти погибла мадам Д’Эневер, пусть и не сразу, демоница смогла бы справиться с собственной ревностью, но здесь все было иначе.
Куда больше Дэлеб раздражало то доверие, с которым Владыка относился к своей рабыне. Было в этом что-то порочное для Ада, какое-то светлое начало, будто невидимая цепь сковала их души. Вопреки собственной природе демон дорожил этой девушкой, даже испытывал к ней что-то сродни благодарности. Смириться с подобным воительница не могла никак.
– А где книги? Ее записи? – произнес Асмодей, становясь бледнее мрамора.
– Он забрал их, – задыхаясь, прошептала она. – Владыка, простите мне эту оплошность.
– Это не твоя вина, – прорычал он, поднимаясь с колен. – А моя. Я не должен был уходить. Не должен был оставлять здесь эти книги.
Сейчас его душу раздирала такая злоба, которой он не испытывал уже многие века, ибо к ненависти, жгучей ненависти к своему заклятому врагу, примешалось еще отвращение к самому себе. Кто-то мог бы назвать это чувством вины, но Асмодей предпочел свалить это на собственную недальновидность, которая стала причиной краха его замыслов. Прекрасный способ шантажа уплыл из его руки, как песок, просочившийся сквозь пальцы. Было на что разозлиться.