Ассегай
Шрифт:
Могилу для Перси вырыли на берегу озера, под древним баобабом. Тело завернули в одеяло, опустили на дно глубокой ямы и обложили большими камнями. Потом Леон постоял несколько минут у земляного холмика, а масаи исполнили традиционный танец льва.
Отправив всех в Тандала-Кэмп, он остался в лагере один. Посидел на упавшей ветке под баобабом, полюбовался озером. Под лучами солнца оно снова стало голубым, как глаза старого охотника. Молча попрощался с другом. Если душа Перси еще где-то неподалеку, пусть знает — он думает о нем.
Какое все-таки
Вернувшись в лагерь, Леон обнаружил, что Макс уже увез Истмонта в Найроби. Что ж, по крайней мере остался его виски, невесело подумал он. Обычно такими словами Перси подводил итог неудавшегося сафари.
Первым делом Леон съездил в Арушу, являвшуюся административным центром Германской Восточной Африки. Представ перед районным амтшрихтером, он дал письменные показания с изложением обстоятельств гибели Перси Филипса и получил свидетельство о смерти.
Прибыв через несколько дней в Тандала-Кэмп, Леон застал нетерпеливо дожидавшихся его возвращения Макса Розенталя и Хенни Дюрана. Оба хотели знать, что ждет их теперь, после смерти Перси, и не придется ли подыскивать новую работу. Леон пообещал дать ответ в самое ближайшее время, после того как прояснит для себя финансовое и юридическое положение компании.
Выпив после долгой дороги целый чайник, он с удовольствием побрился, умылся, переоделся в приготовленную Ишмаэлем чистую, отутюженную одежду и в какой-то момент поймал себя на том, что подсознательно оттягивает визит в палатку Перси. Старик всегда был человеком скрытным в том, что касалось частной жизни, и Леон чувствовал себя так, словно собирался совершить святотатство. В конце концов, повторяя, что этого хотел сам Перси, Леон все же подавил сомнения и направился к стоящей на холме тростниковой хижине, последние сорок лет служившей домом старому охотнику. У входа снова заколебался и посидел немного на веранде, вспоминая те славные вечера, когда они, устроившись уютно в тиковых креслах с кожаными подушками и вырезанными в подлокотниках подстаканниками, проводили часы в неспешных беседах за стаканом виски. Потом он поднялся и подошел к двери. Она открылась от легкого толчка — Перси никогда не запирал ее на замок.
Внутри было прохладно и сумрачно. В передней комнате — книжные стеллажи вдоль стен. На полках сотни книг, главным образом посвященных Африке. Леон подошел к центральному стеллажу и снял автобиографическую книгу Перси Самавати Филипса, «Солнце и гроза над Африкой». Леон читал ее не раз, но и теперь с удовольствием перелистал страницы, полюбовался иллюстрациями. Потом поставил книгу на место и прошел в следующую комнату, спальню. Бывать здесь ему еще не доводилось. Переступив порог, он остановился и огляделся. На стене — распятие. Леон улыбнулся и покачал головой:
— Ах ты, старый хитрец! Я всегда считал тебя упертым атеистом, а ты, оказывается, все время был тайным католиком.
По-монашески строгая, без каких-либо украшений, спальня отражала характер Перси. И все же одно украшение Леон обнаружил. Это был старый, раскрашенный вручную дагерротип с напряженной, одетой, вероятно, в свои
Он опустился на краешек кровати. Матрас был жесткий, словно бетонный, одеяла тонкие, прохудившиеся. Пошарив под кроватью, Леон нащупал походный стальной сундучок и попытался его вытащить. Сундучок шел тяжело, как будто зацепился за что-то, и Леон опустился на колени — посмотреть, в чем дело.
— Бог мой, — пробормотал он. — А я-то ломал голову, что ты с ними сделал. — Попыхтев, Леон извлек на свет пару отличных слоновьих бивней, тех самых, которые добыл в своей первой большой охоте. — Значит, ты их все же не продал, а припрятал.
Снова сев на кровати, Леон по-хозяйски поставил ноги на бивень и откинул крышку сундука.
Внутри лежали все сокровища и ценности Перси, от паспорта до чековой книжки, от коробочки с запонками до выцветших старых фотографий. Здесь хранились и аккуратно перевязанные ленточкой документы. Леон снова улыбнулся, заметив подборку газетных вырезок, посвященных недавнему большому сафари. Рядом лежал сложенный вдвое и запечатанный красным воском документ, на котором большими буквами было написано: ЛЕОНУ КОРТНИ — ВСКРЫТЬ В СЛУЧАЕ МОЕЙ СМЕРТИ.
Подержав документ на ладони, Леон вынул из ножен на поясе охотничий нож, аккуратно срезал печать и развернул плотный лист.
Вверху стояло одно слово — ЗАВЕЩАНИЕ. Взгляд скользнул вниз. Документ был подписан самим Перси и двумя свидетелями, бригадным генералом Пенродом Баллантайном и бароном Хью Деламером.
Более надежных свидетелей отыскать было трудно. Леон расправил бумагу и внимательно прочитал завещание. Суть документа сводилась к следующему: Перси оставлял все свое состояние, без исключения, партнеру и другу, Леону Райдеру Кортни. Коротко, четко и ясно.
Гораздо больше времени потребовалось, чтобы оценить истинный размер последнего дара Перси. Леон перечитал завещание трижды, но ситуация не прояснилась. Оружие и охотничье оборудование тянули по меньшей мере на пятьсот фунтов, а ведь были еще огромные бивни, которые он использовал вместо подставки для ног. Впрочем, цена наследства Леона не интересовала; куда важнее был сам факт дара, выраженные им признательность и благодарность.
Спешить было некуда, и Леон посидел еще немного, изучая документ. Потом взял сундучок, вышел с ним на веранду, где было светлее, и уселся в любимое кресло Перси.
— Погрею для тебя, старина, — пробормотал он в свое оправдание и принялся за дело.
С документацией у Перси был полный порядок. Леон открыл кассовую книгу и чуть не присвистнул от удивления, увидев, какие суммы хранились на счетах его партнера в местном отделении «Барклайз банк». Общая их сумма превышала пять тысяч фунтов стерлингов. Благодаря Перси он стал состоятельным человеком.
И это еще не все. В той же стопке Леон обнаружил документы на владение земельными участками и недвижимостью не только в Найроби и Момбасе, но и в родном городе Перси, Бристоле, в Англии. Как оценить их стоимость, он не знал.