Ассирийская рукопись
Шрифт:
Когда он ушел, мы взялись с Ириной за руки и, как ребята, стали плясать и хохотать. Славно устроились!
...Ну, а теперь за дело скорей, скорей! Пройдут минуты и, может быть, я решу загадку сафьяновой тетради, книжечки в красном, с золоченою буквой «Р»... Ирина ее не знает...
С чего начинать? Заведующий показал нам комнаты с неразобранной литературой. Пожалуй, здесь и надо искать.
Мы беспомощно стоим перед горами книг. Тома рядами затиснулись в стойки. Краснеют и блещут потухшими корешками. Лентами этажей, от самого потолка, разграфляют стены, осыпаются вниз грудой листков и обрывков.
И новая дверь, обрамленная кипами, — узкий проход среди толщ фолиантов в новую залу.
— Как страшно, должно быть, здесь ночью, — говорит Ирина. — Эти книги похожи на замерзших людей...
В двойных рамах скучают окна, посерелые от пыли. И воздух здесь неподвижный. Такой же сосредоточенный и полный, как и эти книги. Он полон запахом старины, тлением бумаги.
— Здесь, действительно, не жарко, — говорю я, очнувшись от первых впечатлений.
Мы решаем осматривать полку за полкой, вынимая книги только в красных переплетах. Ирина берет себе правую сторону у окна, я — левую.
В сосредоточенном молчании идет работа. Глухо шлепает вырывающийся иногда из озябших пальцев том.
Ирина ищет упорно... У меня уже давно замерзли ноги. Я танцую на табуретке, дую в остуженные руки. А она, закончив полку, роется на полу, разбирает осыпавшуюся груду.
— Мы должны отыскать! — говорю я себе, и перехожу в следующую залу.
И опять бегут минуты. Внимание мое утомляется, морозная дрожь пробегает по телу.
— Затопим камин, — решительно предлагаю я.
—Давайте, — соглашается Ирина. — Я сбегаю за дровами, немножко погреюсь!
Когда я отворял Ирине дверь, то заметил, что нижняя филенка у двери выпадает и прихвачена изнутри всего лишь двумя гвоздями.
И тут я подумал: ну чем плохая квартира, эта библиотека? Немного холодно, но зато спокойно. И вправду — это прекрасный выход из бездомного моего положения!
Я отогнул сейчас же гвозди. Филенка вынималась свободно. В открывшийся проход можно было без труда влезть снаружи. Благо, что и швейцаров никаких нет!
Я вложил доску обратно и забил пазы бумагой. Но не замерзну ли я здесь?..
Впрочем, мне случалось ночевать и в тайге зимой. И у костра было вполне терпимо.
А тут камин. Мне нужно только обеспечить его топливом. И все!
Я окончательно прикидываю — да, все в порядке! База есть. Я победил. И беспаспортность свою, и перспективу длинной, бесприютной ленинградской ночи, и таинственных преследователей...
В темной внутренней комнате затапливаем камин. Он слишком широк для нескольких сиротливых поленьев, слишком богат для всей обстановки — с фигурным узором решетки, с мраморными крыльями закоптелой облицовки.
Мы сидим перед камином на полу, на мягком ворохе газет: подошвы к огню и пальцы к огню.
— Не забуду я этого дня, — мечтательно говорит Ирина и смотрит на пламя. — Мне хочется драться, бежать... Взбудоражили вы меня. Только бы отыскать!
— И отыщем, если не помещают!
— Кто помешает? — вспыхивает она. — Максаков? Пусть только встретится... Я узнаю его из тысячи!
Горячая ее головка никак не мирится с возможностью моего ареста. А я намекал на это.
— Да вы понимаете, что, похитив план Буринды, я нарушил закон?
— Не для себя вы похитили! И нет такого у нас закона, который был бы на пользу классовому врагу!
Вот и поговорите вы с ней!
— Идемте продолжать, — обиженно встает Ирина.
Мы работаем долго.
Я замечаю, что чем более я устаю, тем сильнее мне мешают книги. Тогда нужны усилия, чтобы стряхнуть их странное колдование.
Они интригуют содержанием, пленяют форматами, отвлекают красотой рисунков.
Здесь и томики путешествий, мелкие, как молитвенники, и огромные атласы старых времен. Изображения людей, напоенные мистикой средневековья, фигуры, которых страшатся дети.
— Владимир Сергеевич, идите сюда! — звонко выкрикивает Ирина. И стоит, перелистывая книгу.
С улыбкой, молча, она открывает передо мною страницу.
Знакомый штамп! Опять «Розенфельд», опять его многоговорящая печать...
— И здесь! — Наугад я вытаскиваю книгу.
— Да вся полка! — вскрикивает Ирина. — Мы нашли рудаковскую библиотеку!..
Дверь давно уже гремит от настойчивого стука. Появляется сторож.
— Время кончать, товарищи! — командует он. — Сейчас запечатаю двери.
Черт побери, придется кончать, когда начинается самое интересное!
Мы стоим на улице и ждем трамвая. Ирина вдруг огорчается, туманится, едва не плачет.
— Я не смогу с вами завтра работать. У меня с утра занятия. А вечером во дворце литераторов я выступаю в драмсекции. Вот бы пришли! Я была бы так рада...
Я даю ей номер докторского телефона. На всякий случай.
Я обедал в столовой. Чай пил в кафе. Вообще — старался разнообразить время.
На квартиру к себе я решил не ходить. Это было опасно. А теперь заглядываю на часы в окне магазина, вижу — восемь.
Мне следует торопиться.
Только теперь, в несонное и людное еще время, я могу рассчитывать на беспрепятственное проникновение в библиотеку.
Шагать мне еще далеко.
Я захожу в магазин, чтобы купить еды на ужин. Покупаю еще две свечки, чай и жестяную кружку. На морозе так славно погреться чаем!
Когда я распахиваю на улицу дверь, мимо лавки проходит человек. Весело поглядывая по сторонам, я шагаю за ним, поудобнее подбирая свои покупки. И вдруг чувствую нечто знакомое в движущемся передо мною коротком пальто, в поднятом воротнике, в нашлепке кепи... Да это же тот, вчерашний, который преследовал меня ночью! Во всей манере движений, в затаившейся под спокойной походкой ожидающей напряженности... Это был он!