Астральная жизнь черепахи. Наброски эзотерической топографии. Книга первая
Шрифт:
– Разобралась партия, – подвел итог секретарь, и велел жене накрывать на стол. – Выпьем за покойного, Семена, как его по батюшке?
– Исааковича, – подсказала Соня, вспомнив последний разговор с отцом. – Шлойме Исааковича.
– Шлойме Исааковича, – согласился секретарь. – А тебе спасибо от советской власти, что не озлобилась, и не очерствела.
Секретарь все еще считал себя представителем государства.
Прошло несколько лет, в Сосновку провели электричество, проложили шоссе. Соня закончила заочно пединститут и теперь законно считалась сельской учительницей. Успеваемость в ее школе была одной из лучших по области, и стены горницы
Несчастье пришло внезапно. Впрочем, когда его ждут? Не верит человек зловещим прогнозам, рассчитывая на лучшее, и когда валится на него давно предсказанная беда, удивленно разводит руками – как же так, за что и почему?
Три года подряд стояло засушливое лето, не сказать засуха, но необычное по малости дождей время. Колхоз три года подряд не выполнил план по сдаче зерна и, не взирая на объективные обстоятельства и предыдущие заслуги, Артема сняли.
Первое время он ходил растерянный, не в силах поверить в случившееся, а потом запил. Пил он несколько лет, пил истово, словно отдавая долг. Соня пыталась бороться, но быстро сдалась, только часто плакала по ночам, вспоминая счастливые годы, пролетевшие слишком быстро.
– Соня, твово принесли, – раздавался посреди дня крик соседки. – Иди, сымай.
Дружки доволакивали Артема до ограды и вешали на забор, точно мокрое белье. Он или спал, пуская слюну, или ошалело поводил головой, икая и порыгивая.
В один из дней Артем пришел к ней на работу около полудня, небритый, но трезвый.
– Соня, – Артем выглядел виноватым. – Я знаю, ты мне не поверишь. Он замолчал, разглядывая пол перед сапогами. – Ну, в общем, я больше не пью. Все.
Соня не поверила, но, на всякий случай, обхватив мужа руками и прижавшись к его колючей щеке, немного порыдала. Артем гладил ее плечам и повторял:
– Все, раз сказал все – значит все. Все, и все тут. Все!
Оказалось, что он не соврал. Жизнь постепенно пошла на выправ, распрямляясь, разглаживаясь, словно белье под тяжестью утюга. Спустя год Артема назначили бригадиром, а выше он и не стремился. Бригада быстро стала передовой, ударной, показательной, и вслед за почетными грамотами посыпались предложения.
– Плавали, знаем, – отвергал он очередную должность. – Мне и тут хорошо.
Выросли дети, Семен женился и осел в Сосновке, а Настя, радость и утешение Сони, уехала учиться на актрису. Столичная жизнь закружила голову деревенской девочке. Большим талантом она не обладала, но, несмотря на второстепенные роли, из Москвы уезжать не хотела. В своих творческих неудачах Настя винила юдофобов, пронюхавших о национальности ее матери. Правда, заподозрить в ней еврейку мог только необычайно проницательный антисемит: статью и говором Настя походила на Артема и могла служить образцом сибирячки.
Возможно, эта обида и сыграла решающую роль в ее судьбе: как только приоткрылась щелка в железном занавесе и поток еврейских репатриантов полился благословенным дождем на Святую Землю, Настя собрала документы и упорхнула.
В Израиле ее жизнь покатилась по совсем другим рельсам: после двух, никем не замеченных ролей Настя вышла замуж за богатого человека, родила дочку и оставила сцену. Судя по письмам и передаваемым через третьи руки подаркам, муж Насти оказался не просто богатым, а очень богатым. Но счастья это богатство ей не принесло, спустя несколько лет брак распался, и Настя осталась с дочерью на руках. Правда, беспокоиться о куске хлеба и крыше над головой
В Сосновке многое изменилось, появились телевизоры, избы пятистенки снесли и вместо них поднялись двухэтажные хоромы с обязательным гаражом для «Нивы». Крепко жила Сосновка, зажиточно и спокойно. Артем и Соня несколько раз ездили на курорты в Крым, и в первый же по дороге обратно завернули в Москву. Столица показалась им слишком нервной, заплеванной и неуютной – розовые туманы над Соснушкой из Москвы выглядели как символ безмятежного счастья.
А потом.… Потом нахлынули перестройка, ускорение, распад, приватизация – все, на что была положена жизнь, оказалось напрасным и смешным. Вплотную подошла старость, Артем, измочаленный тяжелой работой и годами пьянства, сильно сдал, а Соня еще держалась, балансируя на едва заметной грани, отделяющей стареющую женщину от старухи.
В одно осеннее утро Артем с трудом поднялся с постели, и, еле добравшись до умывальника, не смог сдержать подкатившую тошноту. К вечеру рвота повторилась, на следующее утро тоже. Соня, не слушая возражения мужа, попросила одного из бывших учеников и на его «Ниве» отвезла мужа в больницу. Главным врачом больницы работал другой бывший ученик Сони; ее воспитанники, закончив институты и техникумы, заняли в районе почти все руководящие должности.
На скудном оборудовании районной больницы Артема проверили с максимальной тщательностью и почти сразу обнаружили то, чего больше всего опасалась Соня.
– Что же делать, Коля? – спрашивала она главврача. – Что же делать?
– Есть лекарство, – ответил главврач, смущенно покачивая начинающей седеть головой. – Но у нас его нет. И в области нет. Может в Москве, или за границей. Если вы знакомы с кем-нибудь в Америке или Израиле, – он сделал многозначительную паузу, – стоит обратиться к ним.
К Насте удалось дозвониться только через три дня. Вообще-то междугородняя станция находилась в районном центре, и дожидаться связи нужно было в холодном зале переговорного пункта, но начальница станции, тоже бывшая Сонина ученица, самолично переводила разговоры в Сосновку, на номер сельсовета.
– Бабушька? – мягко прозвучал в трубке голос, очень похожий на Настенькин. – Бабушька Сонья?
Трубку взяла внучка, выяснилась, что она дома случайно, поскольку живет в общежитие при учебном заведении, а мама уже полгода, как в Австралии. Выслушав Сонин рассказ, внучка немедленно приняла решение.
– Нечьего вам там сидьеть, – произнесла она тоном приказа. – Собьирайтесь и приезжайте. Гражданство оформим на месте, и деда сразу положат в больньицу. У нас с этой болезнью умеют бороться.
Бороться с болезнью в Израиле действительно умели, опасность отступила, но не исчезла, свинцово затаившись в розовых раструбах костей. Артема постоянно мутило, он перепробовал разные виды пищи, но все вызывало только приступы тошноты.
– Свининки бы, – просил он жену. – Молодой, розовой. И огурчиков соленых.
Огурчиков в Израиле хватало, а вот со свининой дело обстояло куда хуже. Соня попыталась расспросить внучку, но та в ответ так выкатила глаза, что вопрос застрял в гортани, словно рыбья кость. Внучка, как выяснилось, стала религиозной и училась в суперортодоксальном заведении-интернате, а слово «свинина» произносила с презрительной гримасой отвращения. Собственно из-за этого заведения, расположенного в Бней-Браке, Артем и Соня сняли небольшую квартирку на окраине святого города.