Атака "Боло"
Шрифт:
А минуты тянулись и тянулись.
Надо освободиться. Гром означал, что «Виктор» начал бой, отражает атаку врага. Ушел ли с ним полковник? Вероятно. Мысль о том, что ее оставили одну, приводила в отчаяние.
И все же она умудрилась вывернуть свое тело так, что смогла руками дотянуться до фиксаторов шлема.
Обычно, чтобы снять шлем, просто поворачивают впево до освобождения фиксаторов, но сейчас он был зажат невидимым весом, какой-нибудь неподъемной бронеплитой, которая раньше служила потолком туннеля. Поэтому приходилось поворачиваться всем телом вправо,
С третьей попытки она все-таки добилась успеха. Теперь пришлось выползать из зажатого шлема, и вызванная движением резкая боль в икре означала по меньшей мере перелом.
Очень медленно она вывела голову из шлема, который, казалось, был несколько сплюснут. Еще полтора-два сантиметра, и ее череп раскололся бы, как яичная скорлупа.
Наконец голова на свободе, она лежит, переводя дыхание, улыбаясь сквозь слезы.
– Келли!
– донесся до нее едва слышный хриплый голос полковника.
– Келли, ответь!
– Полковник! Привет! Я здесь!
– Слава Раду, ты жива! Как ты?…
– Нога повреждена, и куча синяков. Ничего слишком серьезного. Что там происходит?
– «Виктор» играет в пятнашки с нашими «друзьями». Я здесь с роботом, торчим перед здоровенным куском брони и не знаем, как тебе помочь. Может, у тебя есть идея?
Она попыталась оценить положение. Дотянувшись до правого бедра, она вытащила из кармана пальчиковый фонарик, включила его и обвела лучом света свою темницу. Боло во всех направлениях пронизаны узкими эксплуатационными ходами примерно одинакового сечения, которые используются роботами и персоналом для доступа к узлам и механизмам. Их нора была просверлена «Виктором», и Келли не вполне представляла, где именно она находилась. Конечно, к модулю искусственного интеллекта вели проходы, но они не сообщались с ее темницей. Кроме того, проходы эти хорошо изолированы, окружены броней. Ручным Марк XL можно за час прорезать лист титана, но дюралой разве что нагреется…
Надо придумать что-то другое. Но что? Снаружи снова загрохотало. Ей показалось, что скрипнул металл, просаживаясь глубже, сжимая вокруг нее свою мертвую хватку. Может быть, только показалось, утешила она себя.
– Ты в норме?
– беспокоился Страйкер.
– В норме! Ничего не могу придумать.
– Я тоже. Придется подождать, пока вернется «Виктор». Он сможет осторожно вырезать кусок и освободить проход.
– Вы тоже в ловушке?
– Нет, метрах в десяти вижу свет. Ты тоже его скоро увидишь.
– Не надо меня успокаивать. Этот хлам вокруг еле держится, при каждом взрыве осыпается, собака. Страйкер, вам надо убираться отсюда.
– Нет, Келли.
– Какого черта, кому будет лучше, если мы оба погибнем? «Виктору» нужен будет человек, когда он попадет в подземные ходы Трикси.
– Келли, не вешай мне лапшу на уши. Боло в нас не нуждается. Мы только мешаем ему, по правде говоря. И вообще, я от тебя никуда не уйду.
Как ни глупо это было, но ей стало легче на душе. Казалось, даже боль немного отступила.
– Спасибо, Джон, - сказала она, но так тихо, что Страйкер почти наверняка не услышал.
Залп из двенадцати зарядов «Хеллборов» направляю к линии горизонта, где затаился враг. Ракетоносцы уничтожены или повреждены и отступили, но несколько самоходок еще маячат неподалеку, выискивая слабину в моей обороне. Еще два «Дракона» выведены из строя, остался лишь один, последний. Еще хуже, что зенитной ракетой сбита последняя «Виверна», что резко ограничивает мои возможности внешнего обзора.
В этой атаке враг применил против меня легкие бронесилы. Не означает ли это, что его резервы Боло исчерпаны? Если это так, то можно считать, что переломный момент кампании достигнут. Остальные виды оружия против меня неэффективны, если не считать ядерных средств, которые они применили в самом, начале.
Кажется, враг отходит. Даю еще залп из «Хеллборов» и возвращаюсь к Альфа. Один.
Слышу позывные полковника.
Она лежала в полной темноте и пыталась отвлечься от пульсирующей боли в ноге.
– Кто такой Рад?
– спросила она.
– Извини, ты о чем?
– Вы где, полковник?
– Я как раз говорил с «Виктором». Он возвращается. Ты о чем-то меня спросила?
– Рад. Слава Раду, сказали вы. Это бог?
– А-а… Можно сказать, что бог. Понятие высшего наслаждения в нашем аристотелевском эвдемонизме. Иногда хочется поблагодарить высшие силы.
Из сердца рвется благодарность. За радость. Для чего еще мы живем? Ради этого, в конце концов.
– А как насчет отрицательных эмоций?
– Ты хочешь знать, как эвдемонизм трактует отрицательные эмоции?
– Я хочу узнать, что думает по этому поводу Джон Страйкер.
Он ответил не сразу:
– В жизни бывает всякое. Люди умирают. Близкие тебе люди. Ты совершаешь идиотские поступки, хочешь исправить - а уже никак! Радость приходит, когда научишься преодолевать отрицательные эмоции.
– И вы сейчас на это способны?
– Что значит «сейчас»?
– Вы с Аристотеля. Все знают, что это значит.
– Может быть, ты мне однажды это объяснишь. Я не думаю, что способен.
– Как приверженец эвдемонизма с Аристотеля преодолевает негативные эмоции?
– Пошаговый метод. Ставишь перед собою досягаемые цели, выполнимые задачи и радуешься, получаешь удовлетворение от своих достижений. Пожалуй, при этом надо избегать слишком пристального взгляда на проблему, не ставить перед собой неудобных вопросов. Идея в том, что добро перевешивает зло… хотя моя жизнь доказывает как раз обратное.
– Думаю, что жизненный опыт любого человека подтверждает обратное. Вселенная о нас не заботится.
– Да, вселенной до нас дела нет.
– Ну тогда зачем же за нее держаться?
– За что? За жизнь?
– За эвдемонику. Односторонняя это философия, если она не учитывает недобрую часть жизни. Да еще и большую часть к тому же.
– Сам удивляюсь, - не сразу ответил Страйкер.
– Может, так удобнее. Держишься за что-то, потеряв все остальное.
Металл, окружавший Келли, снова донес до нее вибрацию. Дрожь усилилась, послышался сопровождавший ее гул.