Атака Джокера
Шрифт:
Толстый рыжебородый пилот Уильямс сидел за штурвалом. Рядом с ним, в соседнем кресле, Констанция – второй пилот, сердитая худенькая девушка с черными глазами и черными волосами, скрученными на затылке в узел.
Дженни Синклер выглядела усталой, осунувшейся и постаревшей лет на десять. Даже ее медно-рыжие волосы поблекли. А может, так просто казалось от мелкой серой пыли, которая покрывала Дженни, Громова и Дэз будто слой пепла.
Дженни смотрела в иллюминатор на проплывающие под ними облака. Волосы скрывали ее лицо, но Макс все же заметил, что она кусает свои тонкие красные губы. Ссадины на руках и щеке Джен покрылись темно-красными корочками,
Макс даже представить себе не мог, что она чувствует. Сначала ее отец – доктор Синклер, а теперь и Джокер – человек, ради которого она предала свою семью, оставила свой привычный мир, – перешли в странное состояние, которое нельзя назвать смертью, но это и не жизнь. Сознание, существущее в цифровой форме отдельно от тела, но сохранившее волю, – что это? Никто не знал, и эта неизвестность пугала.
Дэз Кемпински держала в руках прощальную записку своего отца, в которой он сообщил ей о своей тяжелой болезни, решении воспользоваться омега-вирусом и уйти в Сеть. Она отрешенно глядела на оранжево-багровые всполохи над горизонтом. Армейский комбинезон Кемпински с разодранным рукавом был сплошь покрыт бетонной пылью из подземного бункера, где Дженни Синклер два часа назад замуровала нейрокапсулу с телом Мартина Кемпински – человека, которого любила больше всего на свете, – Джокера.
Громов поймал себя на мысли, что они словно выпали из времени.
Тревожное, тягучее ожидание – что же дальше? – висело в кабине.
Джокер воспользовался омега-вирусом, перевел свое сознание в цифровую форму и ушел в Сеть. Никто не знал, каким он теперь станет. Сеанс связи, на который он должен выйти через десять часов, скорее пугал, чем обнадеживал. Ведь выходило, что Джокер превратился в подобие доктора Синклера – человека-программы, с которым он боролся всю жизнь.
Громов положил руку на плечо Дэз и сказал:
– Солнце не восходит и не заходит. Оно всегда остается на своем месте. Движемся только мы, и картина мира зависит от того, из какой точки пространства мы ее наблюдаем.
Кемпински не ответила, только смяла в кулаке записку отца.
– Дэз, мне кажется, он слишком сильно любил тебя, поэтому не нашел сил сказать раньше. Он боялся причинить тебе боль, – едва слышно сказал ей Макс. Ему очень хотелось хоть как-то поддержать Кемпински.
Констанц вздохнула и обратилась к Дженни:
– Когда мы уходили из бункера, там высадился десант. Тогда мне показалось, что это правительственная пехота. Но сейчас я уже в этом не уверена. Не могу сказать точно, я удирала оттуда не оглядываясь, но, кажется, ни у одного из солдат не было знаков отличия. Кто это мог быть? Как они вычислили наше убежище? Что им было нужно?
Спайк перебил ее:
– Не сейчас.
Но Тереза, внимательно слушавшая Констанц, нахмурилась, открыла свой ноут и начала что-то просматривать.
Вскоре она оторвалась от своего компьютера:
– А ведь Констанц права. Там, возле нашего бункера, была не правительственная пехота. Наружные камеры автоматически начинают записывать изображение, как только засекут какое-нибудь движение. Когда вокруг никого нет, картинка не пишется, но стоит хотя бы зайцу пробежать – у камеры тут же включается запись. Так вот, я сейчас запросила данные с наружных камер. Оказалось, что из четырех после нападения уцелела только одна, тщательно скрытая в стене. Сигнал дошел не сразу, несколько раз передача срывалась, так как мы летим. Пришлось переводить сигнал на спутник
Она развернула к Дженни, Дэз и Максу свой ноут.
На экране дрожала картинка. Одна фигура очерчивалась белой рамкой. Силуэт кого-то очень высокого, в черной маске на лице, с автоматическими пистолетами в руках.
Тереза повернула компьютер обратно к себе.
Спайк посмотрел на монитор, прищурился.
– Увеличь, пожалуйста, – попросил он Терезу.
Та щелкнула клавишами.
Спайк присмотрелся, изумленно приподнял брови, потом тряхнул головой, снова присмотрелся. Наконец сказал:
– Не могу поверить. Это же Айрин, Ведьма Юга! На ней маска, но и по фигуре можно узнать. На свете не так уж много двухметровых, здоровенных, как горилл, наемниц, способных быстро добраться в любую часть света, привезти с собой небольшую армию и напасть на хорошо укрепленный военный объект.
Дженни вздрогнула. Встала со своего места, аккуратно обошла тело Фрэнка Бульдозера и села рядом с Терезой. Некоторое время сосредоточенно разглядывала картинку. После долгого раздумья кивнула:
– Да, это Айрин. Можно быть уверенными процентов на девяносто.
Она развернулась, подошла к креслу пилота и, наклонившись к нему, уверенно сказала:
– Уильямс, поворачивай на Тай-Бэй. Нам надо задать пару вопросов командору Ченгу.
Пилот шумно вздохнул:
– Ненавижу Буферную зону…
Бриллиантовая россыпь звезд по черному небу. Сверкающий, необъятный купол надо мной. Завораживающе прекрасно…
Прошло несколько минут, прежде чем я понял, что холодные соленые волны качают меня, словно кусок дерева. Я не чувствую ни рук, ни ног. Сколько же времени я нахожусь в воде? Как я сюда попал? Я не знаю своего имени! Черт… Я окоченел настолько, что даже полноценный шок пережить не в состоянии.
Но откуда-то мне все же известно, что мое тело поддерживает на плаву сверхлегкий и прочный, как алмазное волокно, углепластиковый бронежилет. И еще я знаю, что в одном из карманов его матерчатой обшивки лежит инъекционная капсула с «термоджетом». Большая часть людей на планете даже не подозревает, что такая штука уже изобретена и производится.
Я пытаюсь пошевелить рукой. Это довольно трудно, когда вообще не чувствуешь тела от холода. Наконец со стоном и немыслимым усилием мне удается вытащить ее из воды. Она будто чужая. Ладонь совсем побелела. Выглядит мертвой, словно покрыта воском. Пытаюсь согнуть пальцы. Хочу заставить их двигаться. Когда тебя не слушаются собственные руки – это настолько странно, что может свести с ума. Я смотрю на свои пальцы, как гипнотизер. Наконец в них появляется мерзкое мелкое покалывание. Оно становится сильнее. Оно ужасно неприятное, но как же я ему рад! Неожиданно ладонь сжимается в кулак с такой силой, что ногти оставляют бордовые вдавленные полоски на коже.
Кто бы ни вышвырнул меня околевать в море – его планам определенно не суждено сбыться.
Теперь можно расстегнуть молнию и вытащить «термоджет». Я крепко сжал его в руке, боясь, что капсула выскользнет из мокрой ладони. Зубами откусил колпачок-предохранитель. Из противоположного конца капсулы тут же выскочила игла. Окоченевшая рука едва сгибалась в локте. Я размахнулся, словно для удара ножом, и вогнал иглу себе в бедро.
Спустя мгновение от места укола к сердцу помчалась горячая волна.