Атаман. Гексалогия
Шрифт:
Я вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок, переложил оружие в левую руку, вытянул из ножен саблю. Надо во что бы то ни стало пробиваться в Охлопково, там моя дружина. Только как теперь это сделать? Впереди — пять воинов с оружием в руках, сзади — столько же. Ну — одного-двух убью, но не десять же!
И только я решил ринуться вперед, как в бок мне уперлось лезвие джериды — короткого татарского метательного копья, вроде русской сулицы.
— Не балуй, князь! Слезь лучше! — услышал я грубый голос.
Черт,
— Слазь с коня. Лучник сзади, не промахнется! Брось оружие на землю!
Я швырнул наземь пистолет и саблю. Как сопротивляться, когда такой убедительный аргумент в бок упирается?
Слез с лошади. Ко мне тут же подскочили двое, расстегнули пояс, забрали второй пистолет, заломили руку за спину и стянули их кожаным ремешком — до боли.
— Эй, поосторожней, — подал я голос, — русского князя вяжете, а ровно татары полонянина.
Ответом мне был увесистый удар по скуле.
— Как смеешь князя бить, смерд! — взъярился я.
— Оставь его, — услышал я за спиной спокойный голос. Он показался мне знакомым.
Я обернулся. Ба! Вот уж кого не ожидал здесь увидеть. Сам Иван Оболенский-Телепнев!
— Долгонько ждать себя заставляешь, князь! — укоризненно молвил он.
— Знал бы, что ждешь, аки тать, пораньше бы выехал, да не один — со всей дружиною своей, — съязвил я. И получил от воина еще один удар по лицу. — За то, что князя бьешь, ответишь, — пригрозил я. Меня окружили странные мужики.
— Да какой он князь! Поглядите на него — вылитый Юрка Котлов! Что, я его рожу не знаю? Рядом на топчанах сколько спали!
Телепнев подошел ко мне поближе и всмотрелся мое лицо.
— Вроде похож, — с сомнением в голосе сказал он. — А может — и не он.
— Говорю вам — я не какой-то там Котлов, я — князь Михайлов! И я на своей земле! Почто бесчинства творишь, князь?
— Ну-ка, отойдите все подальше, — сказал Телепнев.
Воины его отошли шагов на двадцать, не спуская с меня глаз.
— Вопросы у меня к тебе есть, князь.
— Хотел бы по-человечески спросить — приехал бы ко мне в Коломну.
— Там видаков слишком много. Ты мне вот что скажи, любезный: почему, как только ты в Москву из Коломны уезжаешь, у меня в доме что-нибудь приключается?
— Боярин, ты в своем ли уме?
— В своем, не сомневайся. Я даже числа сопоставил.
— Не Шклядин ли, сродственничек твой, кляузы на меня шлет?
Не ответил Иван, пожевал губами. Помолчав, он добавил:
— А еще, как ты на татар в поход уехал, странности в доме прекратились.
— Да откуда мне знать, что в доме твоем творится? — пожал я плечами.
— Что-то больно смело ты разговариваешь, непочтительно. Я вот честь тебе оказал, специально к тебе приехал, ожидал.
— Не звал я тебя. А гость незваный хуже татарина. Государю на тебя пожалуюсь. Двоих дружинников убил, на меня напал, связал — даром тебе это не пройдет!
— Ты мне еще угрожаешь?! — Иван засмеялся, хлопнув себя руками по ляжкам. — Да я сейчас прикажу холопам, и ты умрешь. Бывает же, нападают и разбойники и степняки… Сам погляди: стрелы, что в дружинниках твоих убитых — татарские, и тебя мы копьецом татарским убьем. Не зря брали! — торжествовал московский боярин.
— Все предусмотрел, гад! Только одного ты пока не знаешь!
— Ну-ка, ну-ка! О чем это ты? — скользнул по мне взглядом Телепнев.
— Интересные бумаги я видел! А еще — сам письмецо написал. Так что ежели найдут меня убитым, бумаги те всплывут, и кое-что к государю непременно попадет.
— Это ты о Шуйских говоришь? — заскрежетал зубами Иван.
— Не только.
— А, побратима Кучецкого вспомнил?
— А хоть бы и так!
— М-да, — задумался Иван. — А что за бумаги?
— Думаю, ты лучше меня представляешь их ценность. И бумаги те задевают честь многих боярских фамилий. Ты хоть и высокий пост при дворе занимаешь, но представь — сможешь ли ты противостоять сразу многим знатным родам? Гнездо осиное разворошить хочешь?
— Молчи! — посуровел-нахмурился князь.
Я видел, что Телепнев раздумывал. И даже предполагал, о чем именно он думает. Убить меня — здесь и сейчас — и получить ворох неприятностей, или отпустить?
— Ты блефуешь! Нет у тебя никаких бумаг, — наконец выдохнул он.
Я напряг память. Кое-что — самые первые фразы из бумаг, что в сундуке хранились, я прочитал, прежде чем все поджечь. И потому я почти дословно передал Телепневу первые предложения из нескольких писем.
Видно, их помнил и Иван. Он скрипнул зубами, нервно заходил. Была у него такая привычка — по кабинету ходить.
— Афанасий! Привяжите его к дереву, и уезжаем: не хочу грех на душу брать, сам сдохнет.
Меня примотали веревкой к березе.
Телепнев с ватажкой вскочил на лошадей, до этого укрытых в лесу, и они поскакали по дороге на Коломну.
Господи, я же был на волосок от гибели!
Путы — что веревка вокруг тела, что кожаный ремешок на запястьях — не представляли для меня препятствия, и освободился я от них мгновенно. Вышел на дорогу, подобрал свой пояс и оружие. Опоясался, вложил саблю в ножны, заткнул пистолеты за пояс. Ничего не забрали ратники Телепнева. И в самом деле — зачем? А вдруг потом кто мою саблю узнает? Улика! Ничего не скажешь — умно, дальновидно…
Я свистом подозвал к себе лошадь, вскочил в седло и галопом поскакал в Охлопково. Ярость, злость на свою беспечность, желание отомстить — все смешалось и клокотало в моей груди.