Атаман. Гексалогия
Шрифт:
Мы ехали по Мещере — «жемчужине» Руси. Поля чередовались с лесом, лугами, болотцами, встречались озера, на зеркальной глади которых цвели желтые и белые лилии.
На ночлег останавливались в гостевых избах, разбросанных по тракту. Так за три дня и добрались до Плещеева, или Переяславского озера.
Перед нами простирался огромный овал озера, окруженного соснами. Поехали по берегу — низкому, местами заболоченному. На отмели редкие серые цапли выискивали добычу, над озером летали утки, носились кулики. На берегу пробивались родники. Иногда густой тенистый
Мы добрались до Никитского монастыря. Дружинник постучал плетью в ворота. В калитке распахнулось окошко.
— Чего тебе, служивый?
— Не подскажешь ли, где Синь-камень лежит?
— Тьфу на вас, безбожники! Ходют все и ходют к идолу каменному! Нешто не знаете — демон в нем обретается!
Окошко захлопнулось, дружинник почесал в затылке.
— Ты лучше у прохожего спроси! — засмеялся Федор.
Дружинник пришпорил коня и вскоре догнал мужика с удочками, бодро шагавшего по дороге. Поговорили, и мужик рукой в сторону указал. Да мы уж и сами поняли, куда ехать.
Камень сей не очень-то далеко и лежал — прямо у уреза воды. Валун три на два с лишком метра и толщиной невелик — чуть более локтя. И никакой он не синий, серый скорее.
Слезли мы с Федором с лошадей, подошли, пощупали.
— А сказывали — теплый, — разочарованно сказал Федор. — Просто солнцем нагрело, — заявил он. — Ты это, отойди подальше.
Я отошел к дружинникам, с любопытством взирающим на «народную легенду».
Федор снял сапоги и босиком взобрался на камень. Посидел, потом улегся ничком, обхватив ладонями шершавого исполина. Губы его шевелились — молитву шептал или просил чего у камня? Затем встал, подошел ко мне.
— Теперь давай ты, боярин.
— Помог хоть камень-то? — недоверчиво спросил я побратима.
— Кто его знает? — уклончиво ответил Кучецкой. — Поглядим…
Я последовал примеру Федора — снял сапоги, коль на камень босым вступать следует, и босиком залез на валун. Ты смотри — на самом деле теплый, а ведь у воды, прохладным быть должен. Улегся навзничь, посмотрел в небо — синее, облачка бегут. И так мне спокойно стало, умиротворенно. Все мрачные мысли прочь ушли.
Я закрыл глаза.
— Господи, хорошо-то как! Домой бы мне сейчас, в свое время, устал я что-то.
М-да, размечтался. Вставать пора, небось Кучецкой заждался.
Закружилась голова. Я помассировал виски. Вроде как отпустило. И только я встать собрался, как услышал женский голос:
— Мужчина, вы тут долго еще лежать собираетесь? Да-да, я вам говорю!
Я приоткрыл глаза, повернул голову. Твою мать!
Рядом со мной девушка стояла, в сером брючном костюме и складной указкой в руках — явно экскурсовод. Вокруг нее туристы толпились, в основном молодые ребята и девушки. Девчонки хихикали, а один из парней сказал:
— Пить меньше надо, отец.
Е-мое, да никак я в свое время вернулся! Ну и камень! На самом деле исполняет желания. Ну, может — не у всех?
Я встал с камня, вызвав смех у туристов. И в самом деле — нелепо я выглядел: кафтан, штаны суконные — и босиком: сапоги-то рядом стоят. Шапка, бородой оброс, на пальцах перстни. А главное — пояс на мне с саблей, боевым и обеденным ножами.
Под насмешливыми взглядами молодых людей я натянул сапоги.
— Товарищ! Вы из костюмированной группы? Пройдите вон туда, артисты там.
Перетянуть бы ее плетью за «артиста», да невозможно — время не то, а хочется очень.
Я поплелся к Никитскому монастырю. Осел он как-то, фундамент внизу мхом порос. А чего здесь удивительного — пять веков минуло.
Что теперь делать-то? По-хорошему — от пояса с оружием избавиться надо, это — до первого милиционера.
Я снял пояс и кафтан, оставшись в рубахе и штанах; замотал оружие в кафтан, взял под мышку. Со стороны на цыгана похож: рубаха шелковая, штаны в сапоги короткие заправлены. Перстни на руках, а на шее — цепь золотая в палец толщиной.
На чашнике калита висит. Залез я в нее. Слава богу, и золото и серебро есть — я тогда в Москву без денег не ездил. Надо домой добираться, а до городка моего — без малого две тысячи километров. Паспорта нет, денег современных нет. Наверное, в первую очередь бороду сбрить надо. Хотя это тоже не выход — кожа на лице незагорелым пятном выделяться будет. Ладно, поеду так — и будь что будет.
Дошел пешком до Переяславля-Залесского, нашел стоматологическую поликлинику. В зубопротезном отделении продал технику две золотые монеты, изрядно потеряв в цене, но заимев пятнадцать тысяч рублей.
Добрался на такси до Москвы, а там нанял частника до Коломны.
Еще одно такси — и я в Охлопково. Правда, за дорогой пришлось следить мне — сейчас и деревни такой нет.
Мы ехали вдоль Оки, и я с трудом узнавал изменившуюся местность.
Наконец показался знакомый холм. Кажется, здесь.
Всего четыре дня, как отсюда уехал, а прошло пятьсот лет. Местность та же: вот склон, а острога нет уже, как и изб. Стоит на холме дом мой княжеский — полуразрушенный.
Глядел я на него и поверить не мог — я же недавно в него вселился, а уже крыши нет, запустение. И все равно выглядит он строго и благородно.
Пропасть времени отделяла меня от беспокойной, опасной, но такой интересной и яркой жизни, в которой остались дорогие моему сердцу Елена, Василий, Федор Кучецкой, ратники, бывшие рядом в сражениях. Все случилось так, как и предвещала «Книга Судеб», и как сообщал мне бестелесный призрак из подземелья.
Я глядел на остатки постройки — безмолвные следы моей прежней жизни, и сердце колотилось при воспоминаниях о давно минувшем времени. Я прижал руку к груди и… ощутил два небольших комочка. Это были мешочки с чудесными порошками, способными делать меня на время невидимым или показывать прошедшие события. Порошков осталось совсем немного…