Атаманыч
Шрифт:
Воспользовавшись общим замешательством, Остапов начал пятиться к двери, вытаскивая из кармана пистолет. Но тут другой солдат ударил его прикладом по руке. Взведенный пистолет упал на пол, грохнул выстрел. Японцы шарахнулись по углам. Но капитан успел выстрелить в Остапова, который был уже у самой двери.
— Врешь, самурай! Так просто тебе меня не взять! — крикнул Остапов, зажав рану на бедре рукой, он стиснул зубы и потянулся к своему пистолету, валявшемуся на полу. Он выстрелил в капитана. Пуля, просвистев у того над головой, пробила дырочку в стене.
На Остапова обрушился град ударов,
— Хватит, — распорядился капитан. — Не забейте его до смерти, он нам еще нужен.
В это время в блиндаж вошел адъютант полковника Оскуды. Командир полка вызывал к себе капитана Мицубиси с докладом.
После неудачного разговора с советскими парламентерами полковник Оскуда был мрачнее обычного.
Десять часов тому назад он получил приказ командующего Сахалинской дивизии генерала Судзуки. В приказе говорилось, что русские требуют безоговорочной капитуляции, и предлагалось всеми мерами оттянуть еще время, поскольку надежда на спасение окруженной группировки еще не совсем потеряна. Генерал обещал прислать помощь в течение ближайших пяти-шести часов. Но вот прошло уже десять часов, а помощи нет, как нет и нового приказа.
Полковник Оскуда понимал, что ему приходится рассчитывать только на свои силы и что спасти окруженную группировку может лишь прорыв кольца изнутри. И если бы знать, в каком месте это кольцо наименее укреплено русскими, и ударить наверняка, то успех японских войск обеспечен. Если бы знать… Но он этого не знает. Может быть, капитану Мицубиси удалось выведать у русского лейтенанта нужные сведения?
Полковник приказал адъютанту вызвать начальника разведки капитана Мицубиси.
Полковник вспомнил, как стояли перед ним майор Строев и лейтенант Козлюк, гордые и бесстрашные. Таких не заставишь говорить ни под какими пытками. «Капитуляция! Капитуляция!» — послышалось полковнику, и он встряхнул головой, чтобы прогнать страшное видение. «Что же делать? Что же делать? — лихорадочно думал он. — Возможно, остается одно — харакири! Но что скажут о нем люди? Что полковник Оскуда бросил в трудный час солдат и офицеров императора Хирохито? Нет, нужно что-то придумать! Нужно найти какой-то выход…»
В блиндаж вошел капитан Мицубиси.
— Господин полковник, докладывает капитан Мицубиси… — начал капитан рапортовать по всей форме.
Но полковник нетерпеливо прервал его:
— Ну как? Что вы узнали?
— Пока мне не удалось узнать ничего определенного, господин полковник: сейчас русский лейтенант без сознания. Но я не теряю надежды развязать ему язык.
Полковник мрачно выслушал капитана.
— Я считаю, — сказал он, — что ваша затея — пустое дело. Пора бы вам уже знать, капитан Мицубиси, что ставка на предателей не применима к русским. Но поскольку вы уже начали это дело, не остается ничего другого, как довести его до конца. Обещайте этому офицеру золотые горы или беспощадно пытайте его, но через час интересующие нас сведения должны лежать у меня на столе. Запомните: через час и ни минутой позже. Вы отвечаете за это дело. Так что через час у вас будет, как говорят русские, либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Если не ошибаюсь, вы большой любитель русских поговорок.
—
Полковник посмотрел на ручные часы. Было двадцать два часа двадцать минут.
— Итак, жду еще час и десять минут, а затем, если не будет приказов генерала, начну прорыв. Да, прорыв — и безотлагательно! — проговорил вслух полковник и нажал кнопку.
В дверях показался адъютант.
— Созвать ко мне всех офицеров от командиров рот и выше!
— Есть, господин полковник! — ответил адъютант и исчез.
В штабе полка шло совещание.
Полковник Оскуда коротко разъяснил задачи, стоящие перед окруженной группировкой. Они сводились к следующему: все подразделения должны быть приведены в состояние боевой готовности. В полночь будет начат прорыв кольца. После двадцатиминутной артиллерийской подготовки по сигналу из штаба все подразделения должны броситься в брешь, образованную артиллерией.
Затем полковник обратился к командиру первого батальона:
— Майор Никомура, каков дух в вашем батальоне?
Молодой бравый майор вскочил с места.
— Господин полковник! В батальоне все в порядке. Все ждут приказа к бою и полны решимости победить русских.
— Командир второго батальона, доложите о состоянии вашего батальона.
— Все в порядке, господин полковник! — Широкоплечий майор вытянулся перед командиром. — Боеприпасов достаточно. Продовольствием обеспечены на два дня.
— А каково настроение солдат? — настороженно спросил полковник.
— Настроение?.. — Майор замялся.
— Ну, говорите же, я жду? — нетерпеливо крикнул полковник.
— Некоторые солдаты говорят… говорят, что император…
— Что — император? — заревел Оскуда.
— Говорят, что император издал приказ о капитуляции…
— Что?! О капитуляции?! — Полковник вскочил с места и, подойдя вплотную к побледневшему майору, зашипел: — Это вражеская агитация, рассчитанная на деморализацию наших войск. Каждого, кто заикнется о капитуляции, я приказываю расстреливать как предателя! Понятно?
— Так точно, господин полковник!
— Нет ли подобных настроений в других подразделениях?
— Никак нет, господин полковник! — услышал он в ответ.
Во многих подразделениях подобные слухи ходили среди солдат, но, видя, как взбешен полковник, каждый счел за благо ответить: «Никак нет!»
— Так вот, господа офицеры, — устало проговорил полковник, — повторяю: к полуночи все должно быть готово. Сегодняшний бой решит нашу судьбу.
Оскуда молча кивнул офицерам и опустил голову.
Офицеры переглянулись и в полном молчании покинули штаб.
Капитан Мицубиси был занят «перевоспитанием» русского лейтенанта. «Перевоспитание» явно не давалось. На все вопросы Остапов отвечал презрительным молчанием. Японец то злился и угрожал, то переходил на умоляющий тон:
— Ну что вам стоит сказать всего несколько слов! Мы вам гарантируем жизнь и свободу. И какую жизнь — вам такая и не снилась! Вы получите большой чин, у вас будут деньги, особняк в Токио… У вас будет все, о чем только может мечтать человек, — богатство, роскошь.