Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод)
Шрифт:
— Добрый вечер, Эдди. Что вас задержало, авария в Рокленде?
Эдди вздохнул:
— Да, мистер Риарден.
— Вот поэтому я и решил увидеться с Дагни из-за… из-за ваших рельсов.
— Она еще здесь.
Риарден направился к двери кабинета, когда Эдди нерешительно окликнул его:
— Мистер Риарден…
— Да? — Он остановился.
— Я хочу сказать… завтра у вас суд… то, что хотят с вами сделать… они объявляют, что делают это от имени всех людей. Я просто хотел сказать, что я… Это не от моего имени. И, хоть я ничего не могу сделать… хочу сказать об этом вам… даже если это ничего не значит.
— Это значит много больше,
Дагни посмотрела на Риардена из-за своего стола. Он видел, как усталость исчезает из ее взгляда. Подойдя, присел на край стола. Дагни откинулась на спинку стула, убрав с лица прядь волос, плечи под тонкой белой блузкой расслабились.
— Дагни, я хочу сказать тебе кое-что о рельсах, которые ты заказала. Хочу, чтобы ты узнала об этом сегодня же вечером.
Она внимательно посмотрела на него:
— Пятнадцатого февраля предполагалось отгрузить «Таггерт Трансконтинентал» шестьдесят тысяч тонн рельсов, это позволило бы тебе проложить триста миль железнодорожного полотна. Ты получишь за ту же сумму восемьдесят тысяч тонн рельсов и сможешь проложить пятьсот миль путей. Ты знаешь, какой материал дешевле и легче стали. Твои рельсы будут не из стали, а из риарден-металла. Не спорь, не возражай. Я не нуждаюсь в твоем согласии. Мне не нужно, чтобы ты соглашалась или даже знала об этом. Все устрою я, и я один буду за все в ответе. Сделаем так, что твои люди, знавшие о заказе на сталь, не узнают о том, что ты получишь риарден-металл, и не пронюхают об отсутствии разрешения на его покупку. Документы оформим таким образом, что даже если дело всплывет, никто не станет предъявлять претензий ни к кому, кроме меня. Могут предположить, что я подкупил тебя или кого-то из твоих сотрудников, но доказать ничего не сумеют. Я хочу, чтобы ты дала мне слово никогда в этом не признаваться, как бы дело ни обернулось. Это мой сплав, и если есть шансы им распорядиться, я ими воспользуюсь. Я планировал эту операцию с того дня, когда получил твою заявку. Заказал медь у поставщика, который меня не выдаст. Не собирался говорить тебе, но передумал. Хочу, чтобы ты узнала об этом уже сегодня, поскольку завтра я предстану перед судом за точно такое же преступление.
Дагни слушала его, не шелохнувшись. Закончив, Риарден заметил легкое движение ее губ и щек. Она не улыбнулась, но ее лицо сказало ему все: ее обожание, тревогу, понимание.
Ее взгляд стал мягче, в нем плеснулась боль, и Риарден взял ее за запястье, крепким пожатием и умиротворяющим взглядом стараясь дать ей опору, в которой она так нуждалась, и сказал твердо:
— Не благодари меня, это не услуга, я поступаю так, чтобы сохранить способность работать, иначе я сломаюсь, как Кен Данаггер.
Она прошептала:
— Хорошо, Хэнк, я не стану тебя благодарить, — нежный звук ее голоса и выражение глаз превратили сказанное в ложь.
Риарден улыбнулся.
— Дай мне слово, о котором я просил.
Она наклонила голову.
— Даю слово. — Он выпустил ее руку.
Не поднимая головы, Дагни добавила:
— Я хочу сказать только, что, если завтра тебя отправят в тюрьму, я брошу бизнес, не дожидаясь подсказки разрушителя.
— Ты этого не сделаешь. Я не думаю, что меня приговорят к тюремному заключению. Скорее, отделаюсь легко. Есть у меня одна гипотеза, я тебе ее объясню потом, когда она пройдет проверку.
— Что это за гипотеза?
— Кто такой Джон Голт? — Улыбнувшись, он поднялся. — Вот и все. Сегодня мы не будем больше говорить о суде. У тебя в конторе не найдется чего-нибудь выпить?
— Нет.
— Как ты думаешь, ты сможешь украсть для меня выпивку, если там не заперто?
— Попытаюсь.
Он стоял и смотрел на портрет Нэта Таггерта на стене ее кабинета, портрет молодого мужчины с гордо поднятой головой, пока Дагни не вернулась с бутылкой бренди и двумя стаканами. Риарден молча их наполнил.
— Знаешь, Дагни, День благодарения придумали люди, которые отмечали свои трудовые успехи.
Подняв стакан, он отсалютовал портрету, потом Дагни и, наконец, городу за окном.
За месяц до этого людям, заполнившим сегодня зал, представители прессы обещали, что они увидят алчного врага общества, но собравшиеся пришли посмотреть на человека, создавшего риарден-металл.
Когда судьи велели ему встать, он поднялся. Серый костюм, светлые волосы, ясные глаза. Но не цвета производили впечатление ледяной неумолимости, скорее, этому способствовала дорогая простота его костюма, чем нынче щеголяли нечасто, которая подходила к роскошному офису богатой корпорации и не вязалась с окружавшей его сейчас обстановкой.
Пришедшие знали из газет, что Риарден — олицетворение зла безжалостного обогащения. Эти люди, восхваляя добродетель целомудрия, толпой бежали на любой фильм, на афише которого красовалась полуобнаженная красотка, а сегодня они собрались посмотреть на него. Зло, по крайней мере, не обладало постылой безнадежностью снотворного, в которое никто не верил, но не пытался ему противостоять. Люди смотрели на него без восхищения, они давно утратили способность восхищаться. Они взирали на Риардена с любопытством и подсознательным сопротивлением тому, кто сказал им, что ненавидеть этого человека — их долг.
Несколько лет назад они принялись бы насмехаться над атмосферой самодостаточного богатства, окружавшей его. Но сегодня за окнами здания суда нависло серое небо, обещавшее первую метель длинной, тяжелой зимы, а последние остатки запасов нефти в стране иссякали. Угольные шахты задыхались в лихорадочных попытках наскрести запасы на зиму. Толпа в зале суда помнила, что сегодняшний судебный процесс уже стоил им Кена Данаггера. Ходили слухи, что выработка компании Данаггера резко упала за первый же месяц после его ухода. Журналисты кричали, что это временное явление, все наладится, как только кузен Данаггера реорганизует компанию. Весь последний месяц на первых страницах газет обсуждалась катастрофа на строительстве жилого здания: балки из некачественной стали обрушились, похоронив под обломками четверых строителей. Люди знали и то, о чем газеты умалчивали: балки изготовили на предприятии Оррена Бойла из его же металла.
Собравшиеся в гнетущем молчании сидели в зале суда и смотрели на высокую серую фигуру не с надеждой, нет, они давно утратили способность надеяться, но с бесстрастным безразличием и пока что неясным вопросом. Этот вопросительный оттенок сегодня чувствовался во всех религиозных призывах, заученных ими за долгие годы.
Газеты рычали, что причиной трудностей, одолевавших страну, как показывает сегодняшний процесс, является эгоистичная алчность богатых промышленников, что люди, подобные Хэнку Риардену, виновны в сокращении рациона, холодных домах и протекающих крышах всей нации. Что, если бы не люди, нарушающие регулирующие директивы и мешающие планам правительства, процветания удалось бы достигнуть давным-давно, что Хэнком Риарденом движет голая жажда наживы. Последнее заявление никак не разъяснялось, словно «жажда наживы» являлась самоочевидным признаком абсолютного зла.