Атлантида
Шрифт:
Этого Хмырь понять не мог. Для чего они шли в полицию? Чтобы мстить советам за себя и делать, что хочется! Ну и еще служить новым хозяевам. А что выходит?
Этого нельзя, то запрещено, за это наказание! Можно четко и беспрекословно выполнять приказы, лезть под пули партизан, проводить запланированные конфискации у населения и участвовать в мероприятиях комендатуры. Под строгим надзором со стороны немцев. Братцы, где воля?!
Сенька этого не понимал, впрочем, как и его взвод. Воевать, конфисковать, усиливать, ловить —
Не раз и не два думал Сенька уйти от немцев. Но ничего путного не надумал. К партизанам нельзя — тут же шлепнут. За былые подвиги. Бежать в Германию? Шлепнут по пути. Везде его ждало одно — пуля. Оставалось одно — продолжать служить и ждать подходящего момента.
Сенька и ждал, постепенно наливаясь дикой, необузданной злобой. На немцев, на советы, на людей. Даже на своих корешей. Никому нельзя верить, никому доверять. Рассчитывать только на себя. И драться за кусок до последнего.
Невесела участь предателя, нелегка. Нигде не найти ему приюта. Никто не любит изменников. Даже немцы…
По списку следовало отобрать для отправки пятнадцать человек в возрасте от четырнадцати до тридцати лет. В основном, это были подростки и молодые женщины. Мужчин в селе давно нет. Кто в армии, кто в партизанах.
Сенька заранее знал, что в Залескино не наберет нужное количество, и загодя отправил десяток человек в соседнее село. Хрункелю не все равно, откуда рабочая сила?
Остальных следовало отправить в райцентр. Хмырь точно не знал, но слышал, что гестапо решило ликвидировать деревню, потому что та была близко к лесу и почти не контролировалась. А это значит, что она наверняка помогает партизанам.
В планах немцев на это лето было полное уничтожение партизан не только в районе, но и в области в целом. В области две крупные железнодорожные станции и от их бесперебойного функционирования зависит график поставок на фронт. Нельзя позволять партизанам срывать стратегические замыслы немецкого командования…
После подсчета Сенька насчитал в деревне сорок семь человек. Двенадцать шли по списку, остальных надо гнать в Новодолгино. 3аранее представляя себе, сколько времени уйдет, пока толпа доползет до места, Хмырь кривил губы и вполголоса матерился.
Причем надо гнать через соседнее село. Туда собиралась приехать команда из гестапо, проводить предварительный отбор подозреваемых в связях с партизанами. Тех увезут сразу. Остальных — гнать пешком.
С гестапо Хмырь связываться не хотел ни при каких обстоятельствах. Слишком легко из союзника стать арестантом. Но приказ есть приказ.
Как и следовало ожидать, добровольно уходить из дома не хотел. И незваных гостей встречали крик, причитая,
Приходилось действовать силой. Прикладам и пинками вышвыривать на улицу, гнать по дороге к месту сбора, присматривая, чтобы никто не ускользнул. И так в каждом доме. Неудивительно, что через полчаса подобной работенки полицаи озверели и уже не разбирали, кого бить — старуху, пацана или бабу.
Ту ясноглазую девицу Хмырь заметил сразу, когда толпа усилиями полицаев была выставлена на дороге. Стройная, с длинной косой, высокой грудью и плавной походкой, она привлекала к себе внимание даже в наряде старухи. Наверное, специально вырядилась, чтобы не заметили.
Но Хмырь заметил и теперь шел сбоку от нее, поглядывая на гордый профиль и прикидывая, как бы оставить дивчину себе. Его прежняя любовница — Настька, окончательно спилась и больше походила на высохшую каргу, чем на женщину. А Хмырь баб любил и долго без них не мог.
Следовало только скрыть от Хрункеля этот факт и задобрить своих гавриков, чтобы держали языки за зубами. Вот Сенька и соображал, не обращая внимания на крики и плач, висевший в воздухе. Не впервой…
Бронетранспортер он заметил только после того, как его окликнул помощник Коля Хват. Машина незнакомой модели вырулила из-за крайнего дома и встала на дороге, перегородив толпе путь. Сенька разглядел на бортах кресты и пулемет на турели.
Из машины не спеша вышли четверо немцев в форме гестапо.
«Мать моя! Явились! Неужели решил здесь провести фильтрацию?» Сеньку прошиб холодный пот. Слишком уж страшно выглядели гестаповцы. И где таких откопали? Огромные, широкие, лица как на подбор мрачные. Больше подходящие громилам, чем офицерам гестапо.
Немцы подошли ближе, с интересом разглядывая полицаев и жителей. Те, кстати, тоже притихли. Испугались. Да и как таких не пугаться. Головорезы.
Почувствовали себя не уютно и остальные полицаи. О гестапо ходило слишком много слухов, чтобы сохранят спокойствие поблизости от них.
— Was mashen sie hier? — спросил старший — высокий, коротко стриженный брюнет. Он небрежно цедил слова, словно делал одолжение.
Сенька почувствовал, как потек холодок между лопатками и как враз пересох язык. По-немецки он знал несколько слов: хайль Гитлер, Сталин капут, яволь, найн, я. Его подручные — и того меньше. И что говорить, не знал.
— Каспадин штурмбанфюрер спрашивайт, — на ломаном русском перевел стоящий справа от начальника гестаповец. — Что ви делать?
— А-а… — Сенька едва выговаривал слова. — Мы это… по приказу коменданта проводим отбор из местного населения для отправки в Германию. Арбайтен.