Атланты и кариатиды (Сборник)
Шрифт:
Максим пришел на городскую квартиру часов в одиннадцать, когда, знал, Даша на работе в салоне-магазине. Встречаться с женой не хотелось, хотя надо было бы поговорить о Вете.
Принял ванну, надел халат, сел за рабочий стол, достал давно сделанные эскизы партизанского мемориала. И словно чудодейственно преобразился. Будто бы смыл все водой и мылом. Исчезли тревога, угрызения совести, беспокойство, недовольство собой. Точно вдруг все, что сорвано было ураганом, после бурного кружения в воздухе вернулось на свое место. Даже квартира,
Не рассчитывал, что Даша может прийти в такое время: обед в магазине позднее, чем в других учреждениях. Но Даша неожиданно явилась. Тоже веселая. Отворяя дверь, напевала мотив модной песенки. Однако, увидев на вешалке его пальто, умолкла. И после этого нигде ни шороха, ходила, должно быть, в чулках, сбросив сапожки, шмыгала где-то по коридору, кухне, как мышь.
Это удивило Максима. Непохоже на Дашу. Не разговаривая с ним по неделе и больше, она в это время устраивала в квартире немало шуму: хлопала дверьми, что-то била, бросала, включала до сумасшедшего грохота телевизор и «Спидолу».
Он ждал, каким громом окончится это затишье. Ждать пришлось долго.
Наконец Даша неслышно подошла к двери, стремительно открыла и, увидев его, сделала вид, что удивилась. Спросила с сарказмом:
— Явился, блудный... муж?
Максим вежливо поздоровался:
— Добрый день, Дарья Макаровна.
Его отчужденная вежливость сбила ее с толку, даже испугала. Во всяком случае, женщина не знала, что ответить и как себя вести — молчать или ссориться.
— Для кого добрый...
Когда-то самая маленькая комната в квартире была его кабинетом. Но когда подросла Вета, его оттуда незаметно вытеснили. Тогда он заказал мебель для большой комнаты по своему проекту, совместив в ней столовую и кабинет. Стол был большой, складной, универсальный — выполнял множество функций. Сейчас он был рабочим столом архитектора.
Даша придвинула жесткий стул и села по другую сторону стола, лицом к лицу. Вперила взгляд, осуждающий, вопросительный, грозный, хотя, показалось Максиму, и чуть испуганный, виноватый, просящий сочувствия и пощады. Он выдержал ее взгляд спокойно, ровно, не давая воли никаким чувствам.
— Ну что? — все еще верная давно усвоенному тону разговора с мужем, спросила Даша.
— Что — что?
— Что ты надумал, дорогой супруг?
— Супруг распряг себя. Наконец-то, — с улыбкой ответил Максим. — Думаю, сестра твоя сказала тебе, что я надумал...
Вскочила, схватила со стола керамическую пепельницу, бахнула ее об пол. Закричала по-бабьи:
— Почему я должна узнавать об этом от сестры? Почему? Изверг ты! — шарила взглядом по столу, что бы еще разбить.
«Если она разорвет проект, я ее побью, — со страхом за себя подумал Максим, чувствуя, что наливается гневом. — А мне нужно спокойствие. Теперь, сейчас, как никогда раньше...»
Взгляд его упал на дорогую хрустальную вазу на книжной полке, вазу эту Даша раздобыла по блату из-под прилавка.
Максим встал, взял вазу и вручил ей, ошарашив этим неожиданным поступком.
— На. Бей.
Даша
— Бей. Все можешь бить. Ломать. Но зачем? Уверяю тебя, это уже ничего не изменит. Ты знаешь мой характер. Во всяком случае, знаешь, что у меня он есть, характер! И никто и ничто не заставит меня отказаться от моего решения.
Она осторожно поставила вазу на стол. Сказала сквозь зубы, с ненавистью, с презрением:
— Какой подонок! Нет, ты не распрягся, ты распоясался. Ты не только потерял моральный облик партийца...
— Пожалуйста, партийность мою не трогай.
— Ах, боишься? Карьерист! Не думай, что своим хитрым ходом ты затуманил людям глаза. Раскусят тебя, миленького! Уже раскусили! Не рассчитывай, что легко отделаешься от меня. Развода я тебе не дам!
— Ну что ж, подожду. Дело не в формальности, дело в сути.
Его вид в купальном халате, спокойствие и самообладание выводили ее из себя больше, чем перспектива остаться соломенной вдовой.
— Боже мой! — застонала она. — Двадцать лет я жила с таким людоедом.
— Ты неплохо жила, и неизвестно, кто кого ел.
Даша зарыдала. На этот раз, кажется, искренне. И Максим дал ей возможность выплакаться. Мягко ступая, кружил по ковру. Ждал. На какой-то миг почувствовал, что ему все еще жаль эту женщину. При всей своей напористости, проворстве и хитрости, в жизни она довольно беспомощный человек, потому что живет не естественной жизнью, а играет. Играет плохо, по-глупому, и это всем видно, но до сих пор ей прощали эту игру из уважения к нему, к его авторитету. Когда останется одна, почувствует, как все изменится вокруг, и ей будет нелегко. А не поздно ли учить ее таким жестоким способом? Снова вспомнились слова, которые прочел где-то: «Распад брака обнажает самые дурные черты обоих супругов». Имеет ли он право винить одну Дашу?
Но он решительно отбросил мгновенное сомнение, свою минутную слабость.
«Нет, не поздно! В сорок лет еще можно начать жить сначала, более разумно. Себя я наказываю не меньше, потому что должен начать новую жизнь в сорок семь. Но я не боюсь. Мне в самом деле жаль тебя, Даша. Однако отступать уже некуда. Все».
— Ты знаешь, что Вета выходит замуж?
Даша подняла заплаканные глаза.
— Ты говоришь о дочке? Не смей!
— Почему мне не сметь? Пока ты играла в молчанку, я познакомился с женихом, с его родителями...
— Теперь я знаю, зачем ты каждую неделю летал в Минск! Это ты просватал Вилю, чтоб оторвать ее от меня. Не выйдет! Не допущу!
— Ну и глупая же ты! Ей-богу, я был о тебе лучшего мнения, несмотря ни на что. Чего ты не допустишь? Кто тебе мешал поехать в Минск? Ты обязана поехать! Будущая сватья просила. Надо договориться о свадьбе.
— Не поеду. Ей нужно, пускай сама приезжает. Сватают девушку, а не парня. Надо иметь гордость, которой у тебя нет.
— Допустим, что это так. Но от нашей с тобой амбиции мало что изменится. Вета поставила нас перед фактом. Придется ехать...