Атомный сон (Cборник)
Шрифт:
Иванович напряженно слушал.
– Что-то бесчестное, – кое-как сформулировал Сорс. – А сколько получаете вы лично?
– Полпроцента с каждого клиента, – признался Иванович. – Остальное идет выше. Вы же сами понимаете. Как часто сильные мира сего гибнут в катастрофах, болеют неизлечимыми болезнями, теряют близких, попадают в скандальные истории?
– Ну, всякое бывает, – не удержался Сорс.
– Эх, вы бы знали, мсье Сорс, что должно было происходить на самом деле, – таинственным шепотом
– Спасибо. – Сорс встал, тяжело опираясь на подлокотник. – И вам счастливой судьбы.
Они пожали друг другу руки вполне по-дружески.
У дверей Сорс все-таки остановился и спросил:
– Скажите, Иванович, а приходят к вам счастливые люди? Менять ненужное счастье на нужное?
– Что вы, мсье Сорс! – Иванович развел руками. – Разве бывает счастье ненужным? Это уже не счастье, это горе. Мсье Сорс, все-таки рано или поздно…
– Нет. – Сорс покачал головой.
– От судьбы не уйдешь, – напомнил Иванович.
– А вы не судьба. – Сорс уже шагнул в двери, но все-таки не удержался и добавил: – Вы только два процента судьбы.
Шаги за спиной
Когда он подъезжал к городу, день уже умирал.
Съехав на обочину с эстакады, бетонной петлей захлестнувшей дорожную развязку, он остановил машину. Мотор взвыл – жалко, умирающе, прощально, – и наступила тишина.
Он открыл дверцу, сел, спустив ноги на серую от пыли и желтую от осени траву. Достал пачку сигарет, сорвал целлофан, закурил. Миг – и гаснущее пламя жадно облизнуло белый кончик сигареты, превращая ее в окурок.
Он выпустил первый клуб дыма и посмотрел на город.
Падающее за горизонт солнце было невидимо под пологом туч. Он просто чувствовал его – так же легко, как остывающий мотор, как чахнущую траву, как плещущий на дне бака бензин. Кончался еще один день.
Тоскливо и одиноко.
А в ушах – будто бился незримый метроном, все чаще и чаще, разгоняясь, захлебываясь собственным стуком…
Очень хотелось напиться. Он даже представил, как это будет. Маленький номер в дешевой и ветхой гостинице, остатки бренди на дне бутылки, гулкая пустота в голове, скомканное шершавое покрывало, в которое можно уткнуться лицом, даже не разбирая постели…
Солнце, невидимое сквозь тучи, скрылось за горизонт.
– К черту… – прошептал он, выбрасывая недокуренную сигарету. – К черту, к черту…
Он повернул ключ, мотор зашуршал – мягко, радостно, удивленно. Город рванулся навстречу. На улицах вспыхнули фонари, расчертили путь желтыми стрелами. Будто посадочные огни аэропорта, стремительно набегающие под колеса…
Он въехал на проспект, когда вечер окончательно вырвался на свободу. В серой полутьме вставали дома, вспыхивали желтые пятна окон – будто невидимый великан щедро осыпал стены сияющим конфетти.
Вечер начался.
Он не мог не смотреть в проплывающие мимо окна. В окна
Ему стало хорошо.
Он остановил машину у первого же ресторана, маленького и уютного, словно бы прячущегося между жилыми домами. Запарковался. Мотор умиротворенно умолк.
Метрдотель – спокойный, солидный, снисходительно-доброжелательный, отвел его к столику – подальше от оркестра, в мягкий полумрак, к столику на двоих. Официант – молодой улыбающийся парень, не прислуживающий – а словно играющий в услужение, подал винную карту и меню. Поднес массивную зажигалку, когда он раскупорил новую пачку и закурил, принял заказ и ушел – неторопливо, но быстро.
Вначале он утолил голод. Чашка картофельного «деревенского» супа. Молодая телятина с рассыпчатым рисом, острый пахучий соус, бокал красного вина – в меру терпкого, хранящего солнечное тепло. Потом – официант наполнил бокал, прежде, чем он успел об этом подумать, и вновь исчез в отдалении – откинулся на стуле, посмотрел в зал.
Заиграл оркестр – негромко, ласково. Что-то из Тинсли Эллиса. И это было правильно – сейчас он хотел именно блюз…
Потом он увидел девчонку за соседним столом. В простом светлом платье, скорее симпатичную, чем красивую, – одинокую девчонку, что, утопив лицо в ладонях, слушала блюз.
Поднявшись – собственное тело сейчас казалось ему мягче, пластичнее, вечернее, чем обычно, – он подошел к ее столику. Может быть, это шутило с ним вино. А может быть – вечер. Склонив голову, он не произнес ни слова – но девочка поднялась, вложила руку ему в ладонь щедрым движением королевы. Он обнял тонкие хрупкие плечи, они закружились в танце – самом простом, который только танцем и можно назвать.
– Все мужчины сволочи, – сказала девочка, запрокидывая голову. Глаза у нее были синие. Глаза юной королевы, которой не требуется быть красивой, чтобы оставаться прекрасной.
– Не все, – сказал он на всякий случай.
Ее плечи дрогнули под его руками – в снисходительном отрицании. Минуту они кружились молча.
– На самом деле я знала, что он не придет, – сообщила девочка. – Позвонил, когда я уже собралась… очень извинялся. Сказал, что столик заказан, что все хорошо… но он не рассчитал время – и уже не успеет приехать. Скорее всего не успеет. Представляешь?
– Это плохо, – сказал он. Не для того, чтобы опорочить незнакомого соперника, а потому что и впрямь так думал. – Нельзя не рассчитывать время.