Атомный сон (Cборник)
Шрифт:
– Он всегда такой… – думая о чем-то своем, сказала девочка. – А я решила, что сегодня слишком хороший вечер… чтобы быть одной.
– Сегодня очень хороший вечер, – подтвердил он. Не для того, чтобы понравиться незнакомке. Он и впрямь так считал. – Лучший вечер недели.
– Ты кто? – вдруг спросила она.
– Беглец.
– А от кого ты бежишь?
– От… – Он осекся. Как объяснить то, что не поддается объяснению? – От смерти, наверное. От себя.
– Тогда ты и есть смерть.
Он покачал головой и улыбнулся.
Оркестр все играл и играл блюзы. Они танцевали под Джона Кэмпбелла и под Петера Грина. Говорили
Вторая бутылка кислила. Он поежился, ощутив, как давит воротничок рубашки. Расстегнул верхнюю пуговицу. Оркестр устал и начал фальшивить. Плешивый старичок, сидевший с двумя молодыми девушками, что не мешало ему бросать взгляды и на его собеседницу, заказал оркестру что-то тягучее, полузабытое, давно и заслуженно погребенное. Молодой официант со слащавой улыбкой педераста косился в их сторону совсем уж неодобрительно – ресторан был полон, а они заказывали слишком мало. Чавкали – уже не от аппетита, а по инерции сытые рты, звякали заляпанные жирными пальцами бокалы, люди полусонно таращились друг на друга. И туго, туго бился в висках ускоряющийся метроном…
Он посмотрел на свою тарелку – в месиво из соуса и остатков пищи. Вытер руки, комкая салфетку. Поднял глаза на девочку, сидящую перед ним, и сказал:
– Вечер кончился.
Девочка кивнула. Понимающе.
– Я могу отвезти тебя домой, – предложил он. – У меня машина.
– Хорошо, – легко согласилась она.
Метрдотель – одутловатый, обрюзгший – недовольно принял из его рук купюру, всем видом показывая, что чаевые слишком мелки. Они торопливо вышли из ресторана.
Машина не хотела заводиться. Хрипел, кашлял, постанывал остывший мотор. Было холодно и неуютно. Но девочка сидела спокойно, приоткрыв окно, задумчиво глядя в небо.
– Сколько звезд, – сказала она неожиданно. – Будто мы и не в городе. Ты любишь ездить ночью между городами?
– Да, – признался он, осторожно проворачивая ключ еще раз. Мотор смирился и заработал ровно и мощно.
– Какая красивая ночь, – сказала девушка. – Удивительная ночь.
Он тоже опустил стекло, вдохнул свежий и чистый, будто после грозы, воздух. Посмотрел в усыпанное звездами небо. Признался:
– Это самая лучшая ночь месяца. Честное слово.
Машина мягко скользнула на проспект. Пустой, лишь редко-редко проносились навстречу те, кто тоже знал – это лучшая ночь месяца.
– Сейчас вперед и направо, – сказала девушка. – У тебя есть сигарета?
Он открыл одной рукой пачку, протянул ей.
– Спасибо. – Будто извиняясь, она добавила: – Я вообще-то не курю… А где ты живешь?
– Пока не знаю. Я еще не искал гостиницы.
– Ты можешь переночевать у меня.
Он посмотрел на нее – мимолетно, согласно, но она все-таки уточнила:
– В такую ночь нельзя быть одному. Не подумай, что я всегда… так.
– И мысли такой не было.
Они остановились у здания – высокого, темного, лишь в двух окнах горел свет. Лифт бесшумно, интеллигентно свел створки дверей, девушка не глядя надавила на кнопку.
Он чуть наклонился, ловя ее губы. Глядя в ее глаза, чуть сощурившиеся, потемневшие, в их густую, глубокую синь. Они целовались долго, а лифт послушно ждал, не закрывая дверцу.
В прихожей она скинула туфельки, и он взял ее на руки – снова найдя губами ее губы. Девушка лишь успела сказать:
– Вперед и налево…
Под ногами был мягкий ковер, на стенах – маленькие акварели,
Ему показалось, что он слышит, как где-то далеко-далеко невидимый метроном застывает, погруженный в липкую патоку; как изгибается, плавясь и падая, неумолимый маятник; как время – беспощадное и бесконечное – взрывается, исчезая навсегда. Лучшая девушка лучшей ночи целовала его губы, и он ловил ее дыхание, сладкое и горячее, вне времени, вне звуков и красок, вне всех миров.
И время умерло – на целую мгновенную вечность.
И умирало вновь и вновь этой лучшей ночью.
Потом она уснула, а он лежал рядом, касаясь ее бедер, поглаживая одной рукой, которая будто зажила собственной жизнью, и иногда подносил к губам почти полную бутылку шампанского, пытаясь вспомнить и пережить все заново. Три часа – пик ночи. Ему не хотелось спать. Иногда он поворачивался, касался губами ее волос, ловил мочку уха, просто прижимался – щека к щеке. Девушка спала.
А потом где-то в комнатах ее квартиры ударили очередной раз часы. И сквозь их затихающий звон он уловил биение метронома.
Ночь умирала.
Неохотно, сопротивляясь, прячась в темных переулках и за тяжелыми шторами. Отползая в прокуренные залы ресторанов и клубов, всасываясь в последние сны, подтягивая к городу плотный щит дождевых туч.
Но в окно пробивался бледный свет, и кровь колотилась в висках все чаще и чаще. Он повернул голову – зная, что делать этого не стоит, и посмотрел на девушку, что лежала рядом с ним. На приоткрытый рот, на спутанные волосы, на узкую полоску белков из-под полуопущенных век. На размазавшуюся тушь, на синяки под глазами, на красную полосу, оставленную на щеке скомканной подушкой. Он вдохнул ее запах – запах алкоголя, пота и любви.
И осторожно поднялся.
В тесной, неухоженной ванной он долго смывал с себя прелый прах этой ночи. Вымыл голову шампунем из пластиковой литровой бутылки. Метроном стучал все чаще и чаще, но он все-таки вернулся в комнату, подошел к окну. Он не мог и не хотел уйти так. Откинул шторы, до половины перегнулся через подоконник. Его едва не стошнило вниз, в стылый осенний рассвет. Но он стоял, цепляясь за облупленное дерево рам, то закрывая глаза, то пытаясь смотреть вдаль – чтобы хоть на миг забыть о победно грохочущем метрономе.
А потом первый розовый луч вспыхнул на востоке, и он понял, что родилось утро.
Процокали по мостовой чьи-то каблучки. Задорно, пусть и устало. Торжествующе и радостно. С вызовом.
Он улыбнулся.
Светлели стены домов, вспыхивали окна – будто салютуя утру. Облака таяли, расползались. Проехала поливальная машина – скользя струями воды по тротуарам.
Он отдернул штору, прикрыл окно и присел на кровати.
Посмотрел на самую красивую женщину этого утра, что куталась в одеяла, ни о чем не думая и ни о чем не тревожась во сне. Красивую так, как только может быть красива любимая женщина. На милые спутанные волосы, на устало прикрытые глаза, на пухлые от поцелуев губы. Не удержался, наклонился, целуя ее – нежно, ласково, вдыхая запах ее тела, шампанского, любви.