Атомы у нас дома
Шрифт:
У Неллы были пухлые щечки и спокойные вдумчивые глазки, но при всей этой кажущейся невозмутимости она была способна глубоко переживать и легко приходила в возбуждение. А может быть, мы недостаточно щадили ее нервную систему. Наверно, любой психолог мог бы нас предостеречь: нельзя примерять пятилетнему ребенку противогаз и объяснять ему, что все должны быть готовы к войне. Мы так напугали ее этим, что потом несколько часов ее никак нельзя было успокоить. В наше оправдание могу сказать только одно: когда надвигается опасность, то чувство беспомощности, которое неизбежно испытывают отдельные лица во время диктатуры, побуждает их действовать. Им необходимо хоть что-нибудь делать, предпринять какие-то определенные шаги, иначе они неизбежно приходят в состояние нравственной опустошенности. В марте 1936 года Гитлер, нарушив
Нелла была в смятении. Она хотела знать про войну решительно все. Дойдет ли война до Рима? И с кем нам надо воевать?.. На эти вопросы было не так-то легко ответить, когда война в Абиссинии еще не кончилась, когда против Италии действовали санкции Лиги наций, а Муссолини пока что еще противился возраставшей мощи Германии.
Видя, в какое возбужденное состояние приходит Нелла, мы с Энрико старались как-нибудь приуменьшить ужасы войны, мы говорили ей, что у народов, так же вот как у детей, бывают ссоры и они затевают драки, и это и есть война. Но Нелла уже понимала больше, чем следует, и не верила нам. Раз немцы заставляют ее надевать противогаз, значит, они злые и их нельзя не бояться. Она спрашивала, что они с ней сделают, долго ли надо будет носить маску и можно ли есть, пить и спать с этой штукой на лице. Но больше всего ее беспокоил маленький братец Джулио: он был такой крошка и для него невозможно было подобрать противогаз.
Может быть, и Джулио тоже беспокоился, но он не мог сказать об этом. Реакции его еще были ограниченны. Он любил, когда его укачивали в колыбельке, когда его держали заботливые руки, любил пищу, компанию и дневной свет. Как только он научился улыбаться, он не переставая улыбался целый день, а ночью вопил. Он терпеть не мог одиночества, и его всегда тянуло к людям. Все чувства свои он отдавал отцу, а вместе с ними — свою самую сияющую улыбку. Как-то раз, когда ему было четыре или пять месяцев, я вошла в детскую с одним из наших знакомых, который фигурой немного напоминал Энрико. Джулио издали заулыбался ему, но когда тот подошел ближе и Джулио понял, что это чужой, он разревелся вовсю.
Малютка Джулио интересовался исключительно внешним миром и не обнаруживал никаких признаков интеллектуальности. Но однажды, когда он еще не умел стоять, а только ползал, он совершил подвиг — открыл дверцу буфета в столовой, вытащил из вазы банан, очистил его и засунул в рот. Очистить банан — это было, на мой взгляд, несомненное доказательство большого ума. Но Энрико не придал этому никакого значения.
Малютка рос и становился живым, любознательным, непоседливым существом, которое ни минуты не оставалось в покое; карие глаза его всегда были широко открыты, и весь он был настороженное внимание, ему нужно было все знать, во все соваться; со взрослыми он держался, как с равными, прислушивался к их разговорам и прерывал серьезную беседу своим детским лепетом. Я давала ему всякие винтики и гвоздики, которые он забивал в свои деревянные игрушки — металлических не было, весь металл пошел на пушки, — и радовалась, что он унаследовал от Энрико его ловкие руки. Насчет его умственных способностей я не беспокоилась — воспитание Неллы было для меня полезным уроком. И прежде, чем Джулио научился говорить достаточно связно, чтобы можно было судить о его способностях, мы покинули Италию и перебрались в Америку. У меня в то время было по горло всяких забот, и мне некогда было следить за развитием Джулио так, как я когда-то следила за развитием Неллы.
За десять месяцев до нашего отъезда из Италии мы перебрались в новую большую квартиру. Весной 1938 года Нелла переболела корью, а Джулио видел сразу и Муссолини, и Гитлера..
Наша новая большая квартира находилась рядом с Виллой Боргезе, главным римским парком. Мы купили ее, потому что меня прельстила ванная комната, облицованная зеленым мрамором. Это вполне отвечало моим представлениям о роскоши, которая все сильней соблазняла меня, по мере того как улучшалось положение Энрико. Как он и говорил, деньги, за которыми он никогда не гнался, сами текли к нему: жалованье из университета и из Королевской академии, авторский гонорар за книги, персональный оклад как члену
Гитлер посетил Италию в начале мая. К его приезду тщательно готовились. Вдоль дороги, по которой он следовал с севера в Рим, все крестьянские домишки были выкрашены заново за государственный счет, а фашистские лозунги на них выведены свежей черной краской:
Все фасады гостиниц и магазинов на главных улицах Рима были переделаны и модернизированы. В одно прекрасное утро Муссолини пригласил своего гостя проехаться верхом по Вилле Боргезе. Дети, женщины и толпы зевак на улицах встречали их фашистским приветствием «Эйа, эйа!» и нацистским «Хайль!»
Джулио с няней вернулись домой вне себя от восторга, а мы с Неллой жалели, что корь держит нас взаперти и лишила зрелища, которое уже никогда не повторится.
На Энрико ни пышные фашистские представления, ни фашистские лозунги не производили должного впечатления. Помню один случай, когда его неуважение к фашистским лозунгам, к которым я уже давно привыкла, чуть ли не шокировало меня. В сентябре 1937 года Энрико вернулся из Соединенных Штатов. Он пересек океан вместе со своим другом, физиком Феликсом Блохом — швейцарцем, который жил в Калифорнии и впоследствии был удостоен Нобелевской премии.
Мы втроем — Энрико, Блох и я — ехали из Рима во Флоренцию в нашей машине; теперь это был уж не «малютка Пежо», а гораздо более элегантная «Аугуста». Хотя фашистские лозунги здесь еще не были написаны заново в связи с предстоящим визитом Гитлера, все-таки они были настолько заметны, что бросались в глаза на облезлых фасадах крестьянских домишек вдоль дороги.
Оба мои спутника, у которых в памяти еще были свежи транспаранты с американской рекламой, читая теперь вслух эти фашистские лозунги, делали американские добавления, выкрикивая:
Но даже и в этой новой редакции фашистские лозунги не удовлетворяли Блоха.
— Насколько же лучше настоящие творения бритвы Бирма! — жалобно воскликнул он и процитировал:
НА ПЕРЕКРЕСТКАХ В ОБА ГЛЯДИ; БУДЬ ОСТОРОЖЕН, СЕБЯ ПОЩАДИ! БРИТВЫ БИРМА!13 глава
10 ноября 1938 года
Телефонный звонок ранним утром звучит как-то особенно. Он такой неожиданный, ошеломляющий, пронзительный, настойчивый. Он врывается в тишину, заполняет собой все, забирается к вам под одеяло. Он выдергивает вас из вашего еще недоспанного сна, выталкивает вас из постели, потому что вы не можете скрыться от него, не можете пренебречь этим настоятельным зовом. Вот так рано утром 10 ноября 1938 года я бросилась к телефону, зазвонившему в коридоре нашего дома.