Атосса. Император
Шрифт:
— Нет, грек, тебе не суждено умереть позорною смертью, — сказал Дарий, — ты кончишь дни на золоте и пурпуре!
II
Давно было замечено, что полоса вытоптанной земли, которую оставляли за собой отступавшие скифы, постепенно суживалась. Вначале она была необозрима, потом немногим превосходила ширину Босфора, а незадолго до пожара уменьшилась до ширины Борисфена. Ариарамн объяснял это тем, что скифы перестроились и идут длинной колонной, но Агелай думал другое:
— Мы преследуем не войско, а кучу бродяг.
Теперь, когда прошли полосу смерти, нигде не находили признаков скифского войска. Оно растаяло, растворилось в пространстве, ушло в землю. Некого стало преследовать. Персы были в смущении. Бесцельность продолжения похода, по словам Фарнаспа, стала ясной даже ослам и мулам. Казалось и сам Дарий ждет достойного повода, чтобы остановить дальнейшее продвижение. Но никто не решался сказать слова. Войско попрежнему, шаг за шагом покоряло унылую бесконечную степь.
Ослепительно сверкнула меловая гора, к которой Дария потянуло, как к солнцу. Он приблизился к ней во главе всего двора, окруженный бессмертными. Тогда оказалось, что гора стоит на берегу большой реки, протекавшей внизу, под крутыми склонами. Никто этого не ожидал, даже Агелай. Простершись перед Дарием, он воскликнул:
— Владыка, ты превзошел славою всех царей! Ты сам не знаешь величия своего подвига. Перед тобой Танаис — последняя из скифских рек. Здесь кончаются Скифия и Европа — начинается Азия. Кто достигал этих пределов? Чьи дерзания сравнятся с твоими? Ты победил. Ты прошел Скифию из конца в конец и исполнил всё, что боги вложили в сердце тебе.
Царь благосклонно выслушал горбуна и долго стоял над Танаисом.
С высоты четырех человеческих ростов на него зияла пасть пещеры. К ней прорубили ступени и царь поднялся по меловому склону. Пещеру наполняли кости. Чудовищные ребра и черепа выступали из мрака вперемежку с позвонками, похожими на мельничные жернова. Из невиданных челюстей торчали зубы, как у бороны.
— Что это?
Дария поразили бивни, поднимавшиеся из хаоса остовов. Они напоминали согнутые древесные стволы, истощая мысль в догадках о звере, которому могли принадлежать.
— Это кости чудовищ, выходящих из мрака, окружающего Скифию, — сказал Агелай.
Дарий был бледен. На лбу проступил пот. Он уединился в носилках, а утром приказал начать сооружение стены. Ее строили из глины, песка и извести. Глину месили в больших ямах и из нее делали кирпичи, похожие на громадные блоки. Стена вырастала в несколько сот шагов длиной и в пять человеческих ростов. Когда ее закончили, Дарий велел высечь на ней свое изображение и надпись:
«Милостью Агура-Мазды, Я, Дарий Ахеменид, царь царей, сын Гистаспа, опустил стопы своих ног в пределы солнца и тьмы, в рубежи Европы и Азии. Я смирил Истр, Тирас и Гипанис, покорил Борисфен и попрал все малые скифские реки. Скунку, царя скифов, пленил и заковал в железо. Скифы бежали от моего гнева и ни разу не смели оглянуться и увидеть грозу моего лица. Я прошел все земли царственных скифов, разорил, пленил и сжег земли агафирсов, невров, гелонов, алазонов, борисфенитов. Я обратил в добычу их стада, жен и детей. Я забрал от аримаспов всё золото, похищенное у гриффонов. Я видел счастливых гипербореев и познал их тайны. Путь янтаря и путь золота открылись передо мной. Вся Скифия вытоптана копытами моих коней и наполнена звоном моего оружия. И вот передо мной не стало бегущих врагов. Я дошел до рубежа тьмы и загнал во мрак свирепых чудовищ. Я совершил недоступное смертным. Я утвердил свое могущество на концах вселенной».
III
Войско ликовало. Никто не объявлял, что оно идет назад, но все об этом знали. Знали, что в своем движении обойдут выжженное пространство и вытоптанную полосу, лишенную всего живого. Находившиеся в постоянном страхе и тяжелых предчувствиях люди сбрасывали давивший их гнет и поднимали опущенные головы. Воздвижением стены и надписью на ней Дарий заканчивал войну.
Местность пошла неровная, часто попадались холмы и овраги, поросшие кустарником и мелким лесом. Идти стало труднее, но всё преодолевалось с легкостью и воодушевлением. Даже пустынность степи и отсутствие врага, угнетавшие прежде, теперь не пугали. Все уверовали в благополучное возвращение.
Кончалось лето. Тучи, вначале белые, стали свинцоветь. По полю покатились, подпрыгивая, шарообразные веники сухой травы. Их гнало и крутило, как морские волны.
В один из таких ветреных дней увидели всадника, несшего на конце копья что-то темное, похожее на голову. Подлетев к передним рядам, он опустил ношу на землю и поскакал назад, что было силы. Дарию принесли предмет, брошенный скифом. Это был кожаный мешок. В нем лежали мертвые мышь, лягушка и птица, а также пять стрел с зеленоватыми наконечниками, напитанными змеиным ядом. Царь был оскорблен, рассержен и хотел покарать слуг, принесших скифский подарок, но Гобриаз, его тесть, высказал догадку: не послание ли это, заключающее в себе тайный смысл? Тогда Дарий бросил ему мешок и приказал разгадать. Гобриаз смутился, но дал свое толкование.
— Это признание скифами твоей власти над ними, — сказал он. — Они дают тебе землю и воду, свидетельством чему служат мышь и лягушка;они дают своих коней, образ которых представлен птицей, а присоединением стрел полагают на службу тебе свое оружие.
Дарий был доволен.
Воистину, это так!
Но его одолели сомнения. Зачем посланный убежал? И почему такое дело поручено простому гонцу, а не пышному посольству?..
Взгляд его пробежал по окружающим и заметил хмурое лицо Агелая.
— А ты?
Агелай просил не допрашивать, потому что, по его мнению, это послание дерзкое и заключает оскорбительный для царя смысл.
Дарий настаивал. Тогда горбун сказал:
— Тебя предупреждают, что если персы не смогут быть, как мыши, и не спрячутся в землю, если они, как лягушки, не уйдут в воду или, как птицы, не поднимутся в воздух — то все падут от скифских стрел.
Крики негодования заглушили конец речи. Агелая хотели побить на глазах у царя, так что Дарию с трудом удалось восстановить порядок. Он и сам был в страшном гневе, но грек своим умом успел приобрести над ним необычайную власть. Он отпустил его, не сделав ничего худого.
IV
Через три дня войско расположилось на ночь перед холмистой грядой, похожей на ящера, уснувшего в степи. В то время, как долина уже подернулась сумраком, возвышенность продолжала светиться медным блеском, разливая тихую торжественность. Гребень холмистой цепи внезапно зашевелился. На нем, как на хребте дракона, выросли клиновидные отростки.
Утомленный дневным переходом, Дарий покоился в закрытых носилках. Чья-то рука дерзко отдернула занавес. Царь обернулся и остался недвижим. По склону возвышенности, как тесто из квашни, густо стекала лава конного войска. Несмотря на дальность расстояния, Дарий различал отдельных всадников, похожих на игрушки из обожженной глины. Видел, как их маленькие лошадки бодро перебирали ногами.