Аттила России
Шрифт:
Когда Бауэрхан прибежал на зов, новопожалованный фельдмаршал протянул ему левую руку и сказал:
— Ну-ка, пощупай у меня пульс, милейший Бауэрхан!
Бауэрхан взял Потемкина за руку и молча стал считать удары пульса.
— Как ты думаешь, можно будет мне выехать завтра утром? — спросил Потемкин.
— Хоть сегодня, потому что ваш превосходительный пульс бьется так же спокойно, как и мой мещанский.
— А как чувствует себя Бодена?
— У нее очень беспокойный пульс.
— Ты в самом деле думаешь, что у нее лихорадка?
— Лихорадка? О, да! Но я только все
— Как ты думаешь, будет ли она в состоянии отправиться завтра утром со мной в Москву?
— Думаю, что не будет, так как она жалуется на приливы крови к голове, головные боли и звон в ушах.
— А почему ты не даешь ей слабительного?
— Да я дал бы, только попробуйте сладить с этой упрямицей! Эта маленькая чертовка твердит, будто я хочу отравить ее, и грозится выцарапать мне глаза, если я буду заставлять ее делать то, чего она не хочет.
— Бодена — просто невоспитанная девчонка и заслуживает доброй порки.
— А знаете, ваше высокопревосходительство, ведь это отличное терапевтическое средство: отвлекает кровь от головы и вызывает быстрейшую циркуляцию в сосудах… Да и во всех отношениях ничего, кроме пользы и всеобщего удовольствия, от столь рационального средства получиться не может. Так вот, я право не понимаю, почему…
— Почему я так снисходителен к Бодене? Это я сейчас объясню тебе, милейший Кукареку. Я, как ты знаешь, очень суеверен. Я почему-то вообразил себе — и не могу отделаться от этого навязчивого представления — будто Бодена является моей счастливой звездой, моим ангелом-хранителем, приносящим мне удачу. Я смотрю на нее как на живой, попавший мне в руки по счастливой случайности амулет, с помощью которого удается прогонять черные думы и меланхолию, по временам терзающую меня до сумасшествия. Я люблю эту девчонку именно потому, что она задорна и невоспитанна. Стоит мне не увидеть ее один только день, и я не нахожу себе места, я тоскую по ней. Я безумно ревную ее, Кукареку…
— Это я уже давно заметил!
— И одна мысль, что она может изменить мне, приводит меня в бешенство.
— Охотно верю!
— Вот поэтому-то я и хочу никогда не оставлять ее одну и без надзора, потому что — ты знаешь — случай создает воров.
— Тем более, что воров этого сорта, и притом уже вполне готовых, не занимать стать при нашем дворе…
— Вот на этом-то основании я и позвал тебя, чтобы попросить: милый мой Кукареку, пусть тебя возьмут все дьяволы ада, но ты должен показать, что недаром учился своему ремеслу, и поставить Бодену на ноги, ну хоть настолько, чтобы она могла без особенной опасности поехать со мной. Ты пойди к ней, поговори, скажи, что ей необходима перемена воздуха. Польсти ей, черт возьми, поругай меня вместе с нею, но сделай так, чтобы она поехала. Сделай это хотя бы из любви к самому себе, потому что иначе мне с отчаяния не останется ничего иного, как повесить тебя на воротах или отдать на потеху собакам.
— Гм… Надеюсь, что в виде последней милости вы предоставите мне самому право выбора! Во всяком случае постараюсь!
Кукареку отправился к Бодене. Он нашел ее еще более возбужденной, чем обыкновенно, а потому предусмотрительно остановился около
— Я пришел, чтобы осведомиться о здоровье моей маленькой больной. Как ты чувствуешь себя сегодня, очаровательная козочка?
— Мне так плохо, что я готова плакать…
— Значит, возбужденное состояние не прекратилось?
— Оно еще возросло…
— Бедная крошка!
— Ах, ну к чему эти пустые слова, когда помочь мне ты все равно не можешь!
— Как знать, как знать, маленькая упрямица! А вдруг как раз наоборот: дедушка Кукареку знает такое средство, от которого как рукой снимет всю твою лихорадку!
— Вот как? Какое же это средство?
— Перемена климата. Тебе нужно сейчас же оставить Петербург.
— Ах, как страстно я жажду бросить этот проклятый ненавистный Петербург! Как томлюсь я по родным лесам и степям, по привольной, свободной жизни среди цыганского табора, не ведающего иных законов, кроме велений собственного сердца! Я не родилась для здешней жизни, я должна быть свободной!
— Да, но судьба сделала тебя крепостной, значит…
— Надо примириться, скажешь ты, старый болтун? Да не могу, не могу! И в этом-то вся моя болезнь, все мое несчастье!
— Полно, красавица, твой господин любит тебя так, как никто и никогда любить не будет!
— Молчи, не смей мне говорить о его любви! Разве это любовь? Меня мутит от нее! Я…
— Ты просто упрямое, неблагодарное создание!
— Да, так говорит и он тоже. Но если бы он мог иметь представление, как я страдаю, то даже такое черствое сердце, как его, содрогнулось бы и уступило…
— Да твой господин страдает не меньше тебя, поверь. Он только и думает, как бы облегчить твои мучения. Вот поэтому-то, в интересах твоего здоровья, он и просит тебя сопровождать его завтра в Москву.
— В Москву? Что я там буду делать?
— То же, что и здесь. Ведь ты же знаешь, насколько ты необходима ему!
— Знаю, знаю, еще бы не знать! Как же детке остаться без любимой игрушки! Это называется заботиться о моем здоровье? Так ты скажи ему, что я настолько больна, что ехать с ним не могу.
— Милая козочка, крепостная должна повиноваться желаниям барина.
— Знаю. А я не хочу повиноваться, вот и все!
— Но ведь ты рискуешь…
— Чем это? ну, уж нет! К счастью для меня, я владею такой тайной, которая может погубить его в одно мгновение!
— И ты способна отплатить ему предательством за все добро?
— Да, способна, раз он хочет силой заставить меня делать то, чего я не хочу.
— Полно тебе! Ведь он может посадить тебя на цепь, может попросту замуровать в стену! Этого ты хочешь?
— И пусть, и пусть! Лучше самая мучительная смерть, чем такая мучительная жизнь с этим отвратительным человеком!
— Значит, ты окончательно отказываешься повиноваться его воле?
— Окончательно. Не желаю ехать в Москву, вот и все!
— Подумай, Бодена!
— Убирайся к черту, старый дурак, или я запущу в тебя чем попало!
— Иду, иду! Но смотри, как бы тебе не раскаяться!
— Все равно, хуже не будет!
Бауэрхан отправился к Потемкину, чтобы доложить ему о результатах своей миссии.