Аут
Шрифт:
За свою еще недолгую жизнь Инес переспала с большим количеством мужчин: с одними — по желанию, с другими — из интереса, но никогда это не случалось против ее воли. Когда тот жирный, отвратительный, потный боров бросил ее на опилки и вошел ей в анус, она хладнокровно поклялась, что он умрет. Только его смерть может стереть из ее памяти это отталкивающее лицо, эти жадные слюнявые губы, прижимающиеся к ее рту, эти грубые, шарящие у нее в промежности, руки… После непродолжительного сопротивления он оглушил ее ударом рукоятки пистолета и по-звериному взял в полуобморочном состоянии.
Она посмотрела в сторону Ландо, сидевшего в кресле, встретилась с его внимательным взглядом и равнодушно отвела глаза в сторону. Через минуту
— Я тоже выпью чашку, — сказал Ландо и потянулся.
Она перелила в чашку готовый кофе, бросила кусочек сахара и молча ушла в ванную, щелкнув задвижкой. Орландо Баретто был ей так же противен, как и Пьетро Беллинцона.
Ландо выпил приготовленный Инес сок грейпфрута, провел тыльной стороной ладони по заросшей щетиной щеке и спросил себя, как вести себя с ней дальше. Из личного опыта он знал, что его любовница не принадлежит к тем женщинам, которыми можно помыкать. Какой смысл объяснять ей, что малейшее его вмешательство стоило бы им обоим жизни! К Мортимеру О’Бройну и Зазе Финней Итало без колебаний добавил бы и их. Он с сожалением вспомнил время, когда был профессиональным футболистом. Не сиди в нем зверские наклонности, он сделал бы блестящую карьеру. К несчастью, он был внесен в черные списки всех итальянских клубов. Когда борьба накалялась, когда его теснил противник, Ландо не ограничивался игрой руками и ногами, он кусался. В первый раз, когда у него во рту осталось ухо соперника, он всем и повсюду клялся, что это произошло чисто рефлекторно. Он навестил пострадавшего в клинике, принес ему свои извинения, а в качестве компенсации — двухмесячный заработок. Во второй раз он впился зубами сопернику в нос, и никакие объяснения его не спасли. Тогда-то он и занялся делами, которые не приносили славы, но вознаграждались лучше. Войдя в «семью» Вольпоне, он начал новую карьеру.
Но даже сейчас на него иногда находило безумное желание кусаться. Он страдал от этого и ничего не мог с собой поделать. Два дня назад, когда он взял в руки птичку и губами ощутил тепло нежного оперения, он не смог сдержаться и откусил ей голову. Вчера что-то подобное сделали с Мортимером О’Бройном. Он снова увидел Итало Вольпоне в забрызганном кровью пиджаке, с отрезанной головой адвоката в руке. В тот миг он подумал, что Вольпоне в приступе нечеловеческой ярости сошел с ума. Он пришел в себя только тогда, когда Фолько вырвал из его рук голову. Затем они зарыли трупы. Голову Мортимера, по прихоти Итало, захоронили отдельно от тела. Краем глаза Ландо заметил плохо застегнутую ширинку брюк у Беллинцоны и с горечью подумал, что гигант воспользовался его капиталом совершенно бесплатно. Дальнейшие события ничего радостного не принесли… Вольпоне влепил Инес сильнейшую пощечину и задушевным голосом пообещал убить ее, если она, без колебаний и прямо сейчас, не начнет подчиняться его приказаниям. Какими бы они ни были. Он забросал ее вопросами относительно Хомера Клоппе, интересуясь его распорядком дня, привычками, сексуальными наклонностями. Инес отвечала механически, с отсутствующим выражением лица, доводя до сведения Ландо детали, которые он и представить себе не мог. Клоппе трахал ее на ковре из банковских билетов!
Из ванной появилась Инес. Сделав вид, что не заметила выпитого сока, она приготовила себе еще.
— И долго ты собираешься молчать? — спросил Ландо.
На ней были брюки и свитер с высоким воротом. Со спины она была похожа на мужчину — гибкая фигура чемпиона по баскетболу.
— Может, набить тебе морду?
Она посмотрела на него. Он не смог бы сказать, что было в ее взгляде: презрение или безразличие.
— Убирайся! — бросила она.
Он рассмеялся.
— Вместо того чтобы вертеть хвостом, ты лучше поблагодарила
— Ты и есть мошка, — незлобно и безразлично ответила она.
— Если ты не будешь точно выполнять, что тебе скажут, я за твою шкуру и цента не дам. Они все могут и все знают! Чего ты злишься? Толстый поросенок трахнул тебя, да? И что из этого? В конце концов, с невинностью ты рассталась давно… Ты должна целовать мне руки за то, что я уговорил Вольпоне оставить тебя в живых. У тебя в самом деле нет выбора. Ты будешь с ними до тех пор, пока они не получат то, что хотят. И забудь, что видела и слышала!
— Я забыла, — сказала Инес.
— Пока еще ты не в безопасности… Знаешь, что ты должна сделать сегодня после полудня?
— Да.
— Отлично.
Он попытался обнять ее за плечи.
— Не прикасайся ко мне!
— Что?
— Я сделаю все, что мне скажут, но только не трогай меня.
— Хорошо, — ухмыльнулся он, — хорошо… раз ты подчиняешься… Мне нужно сейчас уйти… Будет глупо с твоей стороны, если ты предупредишь полицию или смоешься… Во-первых, ты под наблюдением, во-вторых, им понадобится меньше суток, чтобы разыскать тебя и… вырезать тебе матку. Не забывай, что ты — свидетель и соучастник двойного убийства. Не ты ли копала могилу Зазе? Все ясно?
— Да.
— Чао!
Едва за ним закрылась дверь и затихли спускавшиеся вниз по лестнице шаги, она схватила трубку телефона, набрала международный кол и номер в Нью-Йорке.
В Филадельфии трубку должен поднять тот, кто придет ей на помощь, ее младший брат Рокки. Младшенький был два метра двадцать сантиметров ростом и весил сто тридцать килограммов. До того как он стал баскетбольной звездой Восточного побережья, он ходил чемпионом среди студентов по легкоатлетическому десятиборью. Всего он добивался играючи. Как и остальные восемь братьев Инес. Рокки был ленив, но необыкновенно одарен… и не только в плане физических возможностей. Рокки был способен быстро и нестандартно решать и находить выход из самых запутанных ситуаций. Он был единственный, кто мог вытащить ее из этой мышеловки.
— Рокки? Это — Инес. Слушай меня внимательно, Рокки!..
Дверь открылась, и в кабинет вошел инспектор в гражданской одежде. Кирпатрик бросил на него рассеянный взгляд и снова углубился в бумаги.
Не поднимая головы, он бесцветным голосом спросил:
— Неприятности?
Полицейский молча положил на стол телеграмму. Его рука заметно дрожала.
«Капитану Кирпатрику. Центральное управление, 6-я авеню, Нью-Йорк. Просьба срочно связаться с лейтенантом Блечем. Окружная полиция Цюриха. Предмет: кончина инспектора Дейва Кавано».
«У него осталось трое сирот», — мелькнуло у Кирпатрика в голове, и он снял трубку телефона.
В Цюрихе было два места, где Хомер Клоппе по-настоящему чувствовал себя как дома: в своем кабинете и в кабинете доктора Аугуста Штроля.
Аугусту Штролю было пятьдесят два года, и он благоговел перед всем, что относилось к зубоврачеванию. Дважды в год он выезжал в Соединенные Штаты для ознакомления с последними достижениями в области зубопротезирования. Его жена, очаровательная молоденькая брюнетка, тоже врач-дантист, испытывала к своему супругу, который вполне годился ей в отцы, невероятное профессиональное восхищение. Штроль преподавал у нее на курсе, а затем женился на ней. Их взаимная страсть не угасла после шести лет совместной жизни и подарила им двух сыновей. Они работали так виртуозно и качественно, что все горели желанием получить челюсть с маркировкой «Штроль». Но, увы, всех принять они не могли и тщательно отбирали свою клиентуру.