Авантюрист и любовник Сидней Рейли
Шрифт:
— Считайте, что один помощник у меня уже есть. Это Вадим Штейнберг, или Железный — как вам угодно, эсер, надежный и проверенный товарищ, с которым я имею дело аж с девяносто пятого… Он выпускник факультета философии Гейдельбергского университета, занимался правом, имеет связи и люто ненавидит большевиков. Подходит?
— Главное, чтобы этот господин… — Сазонов щелкнул пальцами в воздухе, — Железный подходил вам…
В тот же день Савинков отправил в Берлин телеграмму Штейнбергу:
«Немедленно приезжайте Париж тчк получили товар высшего качества тчк необходимо ваше посредничество
А Сазонов передал шифровку вице-адмиралу Колчаку:
«Требуется участие в совещании левых элементов. Пока некого взять… Единственный человек из находящихся здесь, который мог бы сыграть эту роль, — Савинков. Его позиция совершенно согласна с нами. По словам его — у него много сторонников в России, среди несоциалистических, но демократических радикальных элементов, а также среди офицерства. Он сам очень желает быть приобщенным к совещанию, о чем прямо заявил… Мы хотим поручить ему агитацию среди демократических элементов и с этой целью для себя используем его спутников. Просим вашего одобрения. Вместе с тем просим все-таки изыскать способ удовлетворения его денежных притязаний».
После возобновления связи с Савинковым для Вадима вновь началось бурное время. Он мотался по Европе, налаживая отношения с эмигрантскими кругами, привлекая к работе людей, которые могли помочь личным участием в борьбе с новым российским правительством.
Благодаря успехам колчаковской армии в Сибири деятельность Железного продвигалась весьма и весьма успешно. Имя адмирала магически действовало на представителей английских деловых кругов, и Вадим, таким образом, завел связи в весьма высоких сферах.
Он сошелся с генерал-майором Альфредом Ноксом, с которым его познакомили еще в Петербурге, где генерал вплоть до начала 1918-го был военным атташе при посольстве Великобритании; подружился с членом палаты общин английского парламента С. Хором, разыскал известных ему по России чиновников Форин Оффис Питерса и Липпера… Все они неоднократно уверяли Вадима в своей ненависти к большевикам и поддержке эмигрантских кругов в борьбе с ними. И действительно, уже весной 1919 года в Омск из Лондона была направлена специальная комиссия во главе с профессором Бернардом Цэйрсом, которая должна была разработать обширную программу реконструкции России в военном, экономическом и социальном планах. Летом 1919-го по Карскому морю через Обь и Иртыш в Омск прошли II судов с ледоколами: эта экспериментальная экспедиция должна была разведать новый торговый путь из Англии в Россию.
«…Боевой материал, — писал позже в своих воспоминаниях князь Евгений Трубецкой, — стал прибывать из Англии в таком изобилии, что Добровольческая армия не успевала его разгружать. Англичане жаловались на медлительность разгрузки».
Развивший бурную деятельность Вадим самоуверенно приписывал себе многие успехи колчаковского движения. Чувство собственной значимости, пришедшее на смену мучившим его юношеским комплексам, возвышало его в глазах окружающих, и теперь с ним пытались завязать контакты не только представители эмигрантской элиты, но и члены весьма уважаемых в Англии фамилий. Его стали приглашать на приемы в богатые дома.
На
Министр принял русского эмигранта в своем кабинете.
— Разумеется, мы должны спасти Россию от большевизма, — важно кивнул он в ответ на горячие рассуждения Вадима о том, что красные привели его родину к полному краху. — Мы лично заинтересованы в свержении Ленина, ибо он совершил предательство по отношению к союзникам, заключив мирный договор с Германией. Выход России из войны — акт убийства. Мы всячески будем поддерживать антисоветское движение, и я скорее подам в отставку, нежели соглашусь отозвать английских солдат из армии Колчака!
Завершив таким образом аудиенцию, министр распрощался с Железным, напоследок еще раз заверив его, что Вадим может обращаться лично к нему, Черчиллю, если возникнут какие-то сложности в общем деле.
«Я искренне верил, что так оно и будет, о чем неоднократно писал Савинкову. Борис, мотаясь между Парижем, Прагой и Варшавой, также находился в состоянии эйфории. Могли ли мы предполагать тогда, как все обернется на самом деле!
Как-то раз поздно вечером в моей лондонской квартире раздался звонок в дверь. Я уже лег спать, и этот поздний визит без всякой предварительной договоренности меня встревожил. Звонок повторился. Он был долгим и настойчивым — вероятно, посетитель наверняка знал, что я дома.
Накинув на плечи халат, в карман которого на всякий случай был положен пистолет, я осторожно вышел в прихожую. На лестнице, видимо, услышали мои шаги, потому что из-за двери раздался требовательный и властный женский голос:
— Откройте!
Отворив дверь, я едва не упал от неожиданности. На пороге стояла Пепита Бобадилья собственной персоной!
— Не ожидал? — она слегка улыбнулась и проследовала мимо меня в гостиную.
Признаться, нет. Мне и в голову не могло прийти, что давняя возлюбленная, о которой я почти и не вспоминал, разыщет меня в Лондоне! Конечно, я знал непредсказуемый характер Пепиты, но чтобы такое…
В полной растерянности последовал я за ней. Моя гостья уже сидела в кресле и с любопытством озиралась по сторонам.
— А ты неплохо устроился, — заметила она, раскачав китайского болванчика, который украшал чайный столик. — Совсем не похоже на эмигрантскую нору… И сколько ты платишь за эту квартиру?
— Пятьдесят фунтов стерлингов в месяц… — пробормотал я.
— Ого! — с уважением произнесла Пепита. — Из этого я могу сделать вывод, что ты отнюдь не бедствуешь, как другие… А, собственно, на какие средства? Тебе удалось вывезти из России драгоценности? Или ты стал членом английского парламента?
— Послушай, — не выдержал я. — Что это за допрос? В конце концов это ты свалилась как снег на голову… Откуда ты взялась? Как ты меня разыскала? То ты вдруг исчезаешь и пропадаешь неизвестно где годами, то…