Авеню Анри-Мартен, 101
Шрифт:
— В данном случае вы ошибаетесь. Он совершенно невиновен в аресте Сары.
Леа отказывалась в это верить. После ужина на улице Дофин она ничего не слышала о Рафаэле.
Забравшись с ногами в «свое» кресло, Леа вслух читала сидящим перед ней тетушкам письмо Камиллы.
«Дорогая Леа,
ты не можешь себе представить, до какой степени мы все жалеем, что не смогли присутствовать на крестинах малыша Франсуазы! Нас немного разочаровало, что
Шарль был безумно рад вашим подаркам. Он ходит в свитере, который связали для него мадемуазель де Монплейне, и не хочет из него вылезать. Будь добра, расскажи им об этом.
Столяр закончил ремонт двери амбара, которая едва держалась. Как только у нас появится немного денег, надо бы заменить несколько черепиц: крыша немного протекает.
Идет дождь, и вот уже десять дней у меня нет никаких новостей от Л.
Крепко тебя обнимаю.
Камилла».
Крещение прошло гораздо лучше, чем все ожидали. Вначале обитателей дома на Университетской улице ожидал приятный сюрприз в лице крестного отца, Фредерика Ханке. Он появился в штатском, нагруженный подарками и, оделив всех, пригласил их пообедать в маленький ресторанчик на улице Верней. Обед удался и был почти веселым благодаря приветливости и любезности Фредерика. Он с большим чувством говорил о Камилле д’Аржила и волнении, которое испытал, помогая ее ребенку увидеть свет, рассказывал о том, как ему понравился Монтийяк и его окрестности и как он хотел бы после войны поселиться там. Может быть, потому, что Фредерик был в штатском, Леа казалось, что она видит его в первый раз. Она поймала себя на мысли о том, что не будь Фредерик немцем, он мог бы оказаться среди ее поклонников. Эта мысль вызвала у нее улыбку. В половине третьего они отправились за маленьким Пьером и Эстеллой. В три часа в Сен-Томас-д’Акуин священник произнес, окропив водой головку ребенка:
— Я крещю тебя именем Пьер-Отто-Фредерик, во имя Отца, Сына и Святого Духа.
Появившийся на Университетской около шести Франсуа Тавернье обнаружил всю семью, распивающую шампанское возле колыбели. Он не мог не выпить в честь новооожденного, но отказался присутствовать на «пиршестве», устраиваемом в ознаменование конца года и рождения ребенка.
Тавернье и Ханке не были знакомы. Франсуаза представила их друг другу. Пожав руку Фредерика и произнеся несколько банальных фраз, Франсуа увлек Леа в ее комнату.
— Вы не могли бы дать мне ключ от этой и соседней квартиры?
— Зачем?
— Может так случиться, что сегодня ночью мне придется спешно вернуться.
— Почему вы не отправитесь к себе?
— Сегодня вечером у меня есть дело в этом квартале.
— Нет… Мне надоела ваша скрытность. Вы заставляете подозревать вас в самых ужасных вещах. Кто может доказать, что это не вы выдали Сару Мюльштейн?
Это было так неожиданно, что Франсуа на мгновение опешил, затем вдруг побледнел, черты его лица исказились от гнева. При виде подобной метаморфозы Леа отступила назад, однако недостаточно проворно, чтобы избежать самой сильной, какую ей приходилось получать, пощечины. От удара она пошатнулась и ударилась головой о спинку кровати, из носа потекла кровь. Одним прыжком он оказался возле нее, схватил за руку и сжал с такой силой, что она вскрикнула.
— Никогда не говорите подобных вещей Леа!
Он склонился над ней с такой угрозой, что она подняла свободную руку, пытаясь защититься. Этот детский жест немного охладил Франсуа.
— Я делаю все, что в моих силах, чтобы вырвать Сару из лап гестапо. Я даже пытаюсь организовать ее побег.
Леа воскликнула:
— Когда?
Тавернье с сомнением посмотрел на нее.
— Вы действительно странная девушка. Заявляете мне о своем недоверии и тут же верите, когда я говорю о побеге Сары.
— Потому что я верю, что вы на этоспособны. Вы можете воспользоваться своими дружескими отношениями с оккупантами.
— У меня нет никакого желания ставить их в известность об этом деле; гораздо лучше обратиться за помощью к товарищам Сары.
— А вы их знаете?
— Некоторых. Впрочем, именно здесь мы и намерены собраться. Предупредите своих тетушек, чтобы они оставались в своей комнате и не задавали никаких вопросов.
— Но почему именно здесь?
— В этой квартире живут «невеста» и ребенок офицера рейха, а на втором этаже — любовница генерала фон Риппена. Поэтому немецкие власти считают, что этот дом населен их сторонниками и не вызывает подозрений.
— Понимаю. Я могу все уладить с тетушками, но Франсуаза?..
— Она не должна ничего заподозрить. Речь идет о нашей жизни. Вы все еще готовы помогать Саре?
— Более чем когда-либо.
— Отлично. Завтра вам нужно будет найти трех или четырех человек и передать им информацию. Вот что необходимо сделать и сказать.
Он провел с ней целый час, пока девушка не выучила наизусть все сведения, пароли, места встреч и опознавательные знаки.
— Ничего не упустите. Завтра вечером будьте здесь — расскажете мне, как все прошло. У вас есть велосипед?
— Здесь нет.
— Попытаюсь достать его для вас, это будет моим новогодним подарком. Какой цвет вы предпочитаете?
— Вообще-то мне все равно, но в Монтийяке у меня был голубой.
— Хорошо, пусть будет голубой; это прекрасный цвет. На своем велосипеде вы будете настоящим посланником надежды.
— Как странно! Дядя Адриан говорил мне то же самое.
— Вот видите, у нас с вашим дядей много общего.
Франсуа обнял ее и опрокинул на кровать.