Авеню Анри-Мартен, 101
Шрифт:
— Я так рада за тебя, моя дорогая, и за вас, Отто! Но я считала, что браки между немцами и француженками запрещены.
Смущение майора Крамера ни от кого не ускользнуло.
— Не всегда… — пробормотал он.
— Тем лучше, в таком случае мы скоро погуляем на свадьбе.
Леа повернулась к немецкому офицеру.
— Я надеюсь, что благодаря вашим связям ваши друзья из Бордо отпустят Камиллу д’Аржила?
— Франсуаза мне уже говорила об этом. Я позвонил начальнику гестапо. Он должен позвонить мне вечером.
—
— Дорогой друг, мы так редко виделись в последнее время.
— И давно это случилось?
— Нам сообщили 10 января.
— В чем ее обвиняют?
— Они хотят узнать, где ее муж.
В этот момент вошла с чайником Альбертина и игриво проговорила:
— Я принесла вам горячий чай, прежний, наверное, уже остыл.
Это был условный сигнал. Пришло время Леа сменить свою тетю у постели Сары.
— Франсуа, будьте добры, пойдемте со мной, я хотела бы вам кое-что показать, — позвала она Тавернье, выходя из гостиной.
В своей комнате, возле постели спящей Сары, она рассказала ему все, что знала о попытке дяди Люка помочь Камилле.
Поймав его озабоченный взгляд, Леа прошептала:
— Это серьезно?
— Очень. Как вы думаете, мадам д’ Аржилла знает, где ее муж?
— Конечно, нет, она сама мне об этом говорила.
— Неудивительно.
Леа чуть не задохнулась от гнева.
— Вы смеете думать, что я способна выдать Лорана?!
— Какой пыл! Нет, конечно же, не способны. Но никто заранее не может знать, как поведет себя под пытками.
— Я скорее умерла бы, чем сказала что-нибудь о Лоране!
Он продолжил со злой иронией:
— Не сомневаюсь в вашей храбрости; просто я отлично знаю методы этих господ. Гораздо легче согласиться на смерть, чем выдержать некоторые пытки. Все мы имеем слабые места, которые могут сделать нас способными выдать даже самого дорогого нам человека. Палач их найдет. Для некоторых самое ужасное — это изнасилование, для других — кастрация, удаление членов, вспарывание живота, лишение сна, змеи, насекомые, угрозы по отношению к ребенку. Я, конечно, согласен с тем, что настоящие герои способны очень долго выдерживать самые изощренные пытки, но…
— Я не верю вам. Я уверена, что есть люди, которые не заговорят в любом случае.
— Наверное, но такие встречаются редко. Самые смелые предпочитают покончить жизнь самоубийством, как поступил ваш бордоский земляк, профессор Ориак, после первого допроса, проводившегося знаменитым комиссаром Пуансо, с которым вы уже имели возможность познакомиться.
— Но Сара… она же не заговорила?
— Что вы об этом знаете?
Леа так и застыла с раскрытым ртом.
Она долго смотрела то на Сару, то на Франсуа. На глаза девушки навернулись слезы, и она плюнула Тавернье в лицо:
— Как вы смеете говорить такое о той, кто ценит вас
— Нет, реалист.
— Он прав, — раздался слабый голос.
Леа и Франсуа бросились к постели своей подруги.
— Он прав, — повторила Сара, — если бы мне пришлось еще один день терпеть мерзкие ласки этих негодяев, я бы заговорила. Видишь ли, Леа, к боли можно привыкнуть, но испытывать унижение, когда ты связана, распята, когда тебя терзают руки, покрытые кровью других жертв, когда тебя насилуют, засовывая в рот член, испачканный в экскрементах… Когда обещают отдать тебя кобелю — сторожевому псу, если будешь продолжать молчать… Это ужасно… Если бы Рафаэлю не удалось вытащить меня из лап Мазуи и его подручных, я бы рассказала все, что они хотели…
— Не надо больше об этом, Сара. Я ни на минуту не сомневался в вашем мужестве. Я поступил глупо, поставив это под сомнение, — только чтобы преподать урок Леа… Я должен идти. Я вернусь, когда придет доктор Дюбуа. Сара…
— Прошу вас, не плачьте. Я не хотел сделать вам больно.
— Это не вы причинили мне боль… Это воспоминания обо всем этом. Идите же и возвращайтесь скорее. А когда вернетесь, то расскажете мне, как чувствует себя Рафаэль.
— Не беспокойтесь, он — в надежном месте, и с ним хорошо обращаются… До скорой встречи.
После его ухода Сара с помощью Леа дошла до туалета. Увидев себя в зеркале, висящем над раковиной, она вскрикнула…
— Они превратили меня в урода!
Леа пыталась найти утешительные слова. Ей было стыдно, что когда-то она завидовала красоте Сары. Как тяжело было теперь видеть эти слезы, скатывающиеся в кровоточащие раны!
— Оставь меня на минуту одну, — попросила Сара.
Леа вернулась в свою комнату. В этот момент в дверь постучали. Это не было условным сигналом Альбертины.
— Кто там?
— Мы уходим и хотели попрощаться с тобой… — крикнула через дверь Франсуаза.
Леа быстро прикрыла кровать покрывалом и повернула ключ в замке.
— Ты стала запираться в своей комнате?
— Должно быть, я сделала это машинально: у меня так разболелась голова.
— Сейчас вам стало лучше? — любезно спросил жених Франсуазы.
— Да, немножко. Благодарю вас. Я потом прилягу на несколько минут, — сказала она, выходя из комнаты и стараясь как можно естественнее прикрыть за собой дверь.
К счастью, прощание не затянулось надолго, но Леа пришлось принять приглашение на ужин.
Когда она вернулась в комнату, Сара уже лежала в постели и, казалось, спала. Леа устроилась на одном из кресел и тоже заснула.
Ее разбудили голоса доктора Дюбуа, Альбертины и Франсуа Тавернье. Сгорая от стыда, она вскочила, протирая глаза.
— Извините меня, я уснула.
— Мы заметали, — добродушно ответил врач. — Это серьезный проступок для сиделки.