Августовские пушки
Шрифт:
Шесть его противников, три англичанина и три француза, горячо настаивали на необходимости придерживаться первоначального плана. Сэр Джон Френч, проинструктированный Вильсоном после своего предложения идти на Антверпен, теперь утверждал, что любые изменения «сорвут» французский план кампании, и настаивал на выдвижении к Мобежу. Французы подчеркивали необходимость занятия англичанами левого фланга их позиций. Вильсон внутренне кипел по поводу «предательского» предложения сосредоточиться у Амьена. Китченер заявил, что считает французский план кампании неясным и что вместо наступления, против которого «лично он возражает», союзникам следует дождаться наступления немцев и отразить его. Спор продолжался в течение трех часов, пока Китченер, все еще не убежденный, постепенно не сдался.
План
В качестве последней тщетной попытки или заранее продуманного шага, чтобы снять с себя ответственность, Китченер, взяв с собою Френча, доложил обо всем премьер-министру. «Ничего не зная обо всем этом», как писал Вильсон в своем дневнике, Асквит поступил так, как и следовало ожидать. Выслушав мнение Китченера и познакомившись с точкой зрения обоих генеральных штабов, он согласился с последней. Уменьшенные с шести до четырех дивизии, британские экспедиционные силы начали действовать в соответствии с планом. Победу одержала инерция предопределенных планов.
Китченер, однако, в отличие от французского и германского военных министров продолжал сохранять руководство военными усилиями, и его указания Френчу в отношении действий английских экспедиционных сил во Франции отражали его желания ограничить потери на первых стадиях войны.
Китченер, думая о миллионной армии, которую ему еще предстояло создать, заставил британские экспедиционные силы осуществлять задачи, несовместимые друг с другом.
«Особой задачей войск, находящихся под Вашим командованием, является, — писал он, — поддерживать и взаимодействовать с французской армией... и помогать французам в предотвращении или отражении попыток вторжения Германии на французскую или бельгийскую территории...» С некоторым оптимизмом он добавлял: «...и в конечном результате восстановить нейтралитет Бельгии», что было равносильно предложению о возвращении утраченной девственности. Поскольку «численный состав английских войск и возможности пополнения крайне ограничены», то, имея эти соображения «постоянно в виду», необходимо проявлять «максимум осмотрительности в отношении потерь».
Напоминая о неодобрительном отношении Китченера к французской наступательной стратегии, в его приказе говорилось: в случае, если к англичанам обратятся с просьбой принять участие в каких-либо «продвижениях вперед» без участия французских крупных сил и англичане могут «подвергнуться ненужному нападению», сэр Джон должен сначала проконсультироваться со своим правительством, а также «хорошо понимать, что Ваше командование является абсолютно независимым и что Вы ни в коем случае и ни в каком смысле не подчиняетесь никакому союзному генералу».
Вряд ли можно придумать указания более конкретные. Одним росчерком Китченер отменял принцип объединенного командования. Его главный мотив — сохранение английской армии в качестве ядра на будущее — практически сводил к нулю приказ «поддерживать» и «взаимодействовать» с французами. Это правило еще долго мешало военным усилиям союзников даже после того, как сэр Джон был заменен другим, а сам Китченер погиб.
15 августа Джон Френч, Мэррей, Вильсон и офицер штаба майор сэр Хирвард Уэйк прибыли в Амьен, где английские войска дожидались дальнейшего продвижения в район концентрации у Ле-Като и Мобежа. В тот день, когда они начали движение, армия Клюка выступила из Льежа.
Британских солдат, весело маршировавших по дорогам, ведущим к Ле-Като и Монсу, французы встречали с энтузиазмом и возгласами: «Да здравствуют англичане!» Радушный прием заставил Китченера обратиться к войскам с призывом. Он предупреждал, что англичане могут столкнуться с «соблазнами — вином и женщинами», которых «должны избегать». Чем дальше на север шли англичане, тем радостнее их встречали. Их зацеловывали и засыпали цветами. На улицах ждали столы, уставленные вином и снедью, от платы за них французы отказывались. С балконов свисали красивые скатерти с нашитыми белыми полосами, образовывавшими Андреевский крест — основу английского флага. Солдаты бросали эмблемы своих полков, фуражки и ремни смеющимся девушкам и тем, кто просил сувениры. Вскоре английская армия шагала в крестьянских вязаных колпаках с веревками вместо брючных ремней. На всем пути, как вспоминал один кавалерийский офицер, «нас обнимали и приветствовали люди, которые скоро должны были увидеть наши спины беглецов». Вспоминая марш английских войск на Монс, он называл его «путем, усыпанным розами».
САМБРА И МААС
На Западном фронте пятнадцатый день был днем окончания периода концентрации войск и предварительных стычек. Настал период наступления. Французское правое крыло, начиная наступление на оккупированную немцами Лотарингию, двинулось по старой дороге, каких так много во Франции и Бельгии и по которым веками, независимо от силы, заставляющей людей сражаться друг с другом, проходили их легионы. На дороге к востоку от Нанси французы миновали каменный столб с надписью: «Здесь в год 362 Йовинус победил тевтонские орды».
В то время как на краю правого фланга армия генерала По возобновила наступление в Эльзасе, 1-я и 2-я армии генералов Дюбая и де Кастельно миновали два естественных коридора в Лотарингии, определявшие направление французского наступления. Один коридор вел к Саребуру, цели армии Дюбая, а второй, минуя кольцо холмов вокруг Нанси, называемое Гран-Куронне, вел через Шато-Сален в долину, которую замыкала естественная крепость Моранж — цель армии де Кастельно.
Немцы, ожидая наступления французов, укрепили район колючей проволокой, траншеями и огневыми точками. Как в Саребуре, так и в Моранже они имели хорошо подготовленные позиции, откуда их мог выбить только знаменитый «элан» или бомбардировка тяжелой артиллерии. Французы рассчитывали на первый. «Слава богу, у нас нет ее! — воскликнул офицер генерального штаба в 1909 году, когда его спросили о 105-миллиметровой тяжелой полевой артиллерии. — Сила французской армии в легкости ее артиллерии». В 1911 году Военный совет предложил взять на вооружение 105-миллиметровые орудия, но сами артиллеристы, верные знаменитым французским 75-миллиметровкам, упорно возражали.
Они презрительно относились к тяжелой полевой артиллерии, считая, что она замедлит французское наступление, и признавали ее, как и пулеметы, только в качестве оборонительного оружия. Военный министр Мессими и генерал Дюбай, бывший тогда в генеральном штабе, ввели все-таки несколько 105-миллиметровых батарей, но из-за изменений в правительстве и продолжавшегося недоверия со стороны артиллерийского корпуса к 1914 году во французской армии было всего лишь несколько таких орудий.
С германской стороны фронт в Лотарингии удерживали 6-я армия Руппрехта, кронпринца Баварии, и 7-я армия генерала фон Хеерингена, который с 9 августа подчинялся Руппрехту. Задача кронпринца состояла в том, чтобы удержать на своем фронте как можно больше французских войск, не давая им передислоцироваться на главное направление против германского правого фланга. В соответствии со стратегией Шлиффена Руппрехт должен был выполнить эту задачу, отступая и заманивая французов в «мешок», где им пришлось бы вести затяжное сражение, имея удлиненные коммуникации, а решающие события должны разыграться в другом месте. Суть этого плана заключалась в том, чтобы заманить противника как можно дальше и, уступая тактическую победу, нанести стратегическое поражение.
Как и план для Восточной Пруссии, подобная стратегия имела психологические опасности.
В тот час, когда зазвучат фанфары и его коллеги увидят приближающуюся победу, Руппрехт должен будет подчиниться и отступить, что было отнюдь не заманчивой перспективой для храброго командира с жаждой славы, принадлежавшего к королевской фамилии.
Прямой, привлекательный, с ясным взглядом, небольшими усами, Руппрехт совсем не был похож на своих капризных предков, двух Людвигов, королей Баварии, чьи многочисленные и богатые приключениями любовные связи привели одного к отречению, а другого к безумию.