Авиатор: назад в СССР 11
Шрифт:
— 600, — контролирую высоту по радиовысотомеру.
Ничего не предвещает беды или обильного потоотделения. Разве только пару капель скатываются по спине, действуя на нервы.
— 088, 6, к дальнему. Контроль шасси, механизация.
— 300, выпущено.
Гена всё молчит, хотя обычно он в такие моменты начинает что-то говорить. А сейчас ничего.
Шторку не открываю. Держу самолёт ровно. Руководитель полётами постоянно на связи и об отклонениях не сообщает.
— Гена, шторку открываю? — спрашиваю я перед самой полосой.
Но
Полоса подо мной, самолёт выровнял и аккуратно приземлил его. Начинаю в очередной раз запрашивать Гену, но тот молчит.
Зарулив на стоянку и открыв фонарь кабины, я первым делом посмотрел назад. Картина маслом, как говорится.
— Серый, ты чего не разбудил меня? — ворчал Лоскутов, потянувшись в кресле.
— На солнышке тебя так разморило? — посмеялся я.
— Да устал уже. Целыми днями летаем, а всё программы конца и края не видно, — ответил Гена, отстёгиваясь.
Спустившись по стремянке, я расписался в журнале у техников, поблагодарил за работу и стал ждать соню — Лоскутова. Мои подколы его только раззадоривали.
— Да с кем не бывает. Солнце светит, полёт скучный. Грех не поспать, — махнул он рукой, когда мы шли по стоянке в направлении здания школы.
— Ген, а давай на воздушный бой слетаем. Есть у нас в плане подобное?
— Есть, но пока нет возможности. Тебе ещё один большой самолёт надо освоить и МиГами заниматься.
— Как раз бы со Швабриным и отработали бой на двух МиГ-29.
Гена задумался. А мне хотелось выполнить на этом самолёте все те манёвры, что я выполнял на МиГ-21 в воздушных боях. Это же новый уровень манёвренности и скорости.
За спиной послышался звук приближающегося автомобиля. Это была «Волга» нашего начальника школы Гурцевича. Он проехал мимо нас и резко остановился. Задняя дверь открылась, а сам Вячеслав Сергеевич быстро вышел и направился к нам.
— Родин, Лоскутов, вы в курсе, что у нас общий сбор?
— А что-то случилось? — спросил я.
Глава 19
Гурцевич задумчиво смотрел в сторону стоянки самолётов, держа в руках сигарету. Воздух по-прежнему разрывался от звуков реактивных двигателей, а в перерывах «вступали в работу» птицы на высоких деревьях рядом со зданием школы. Щебетание пернатых собратьев действовало умиротворяюще, но пауза в разговоре затягивалась.
— Вячеслав Сергеевич, — попытался я обратиться к нему, но Лоскутов похлопал меня по плечу и завертел головой. — Чего?
— Не трогай, начальника. Видишь, он думает, — шепнул Гена.
— В смысле, думает? — удивился я.
— Родин, а я что подумать не могу? — повернулся к нам Гурцевич и затушил сигарету, сделав из неё только пару затяжек.
— Вячеслав Сергеевич, вам в принципе можно всё.
— Спасибо, что разрешил, — спокойно ответил начальник школы.
— Пожалуйста.
Гена еле сдержался, чтобы не засмеяться, а вот Гурцевич нахмурился.
— Поражаюсь твоему чувству юмора, — посмеялся Вячеслав Сергеевич и взъерошил мне волосы. — Давайте пройдёмся.
Разговор получался у нас странный. Гурцевич начал вспоминать, как сам много лет назад стал испытателем. Поступил он в школу сразу после войны в Корее, где он принимал участие.
Слушаешь его и понимаешь, насколько им было сложно на заре реактивной эры. Когда в авиации стремление быть быстрее, выше и дальше преобладало над риском для жизни.
Эти люди одними из первых получали сильнейшие и длительные перегрузки, подвергались резким и медленным изменениям барометрического давления, предельному нервному напряжению и другим «прелестям» работы лётчика-испытателя. Проще называть нагрузки, которым они не подвергались. А уж о самых первых испытателях, времён Чкалова и вовсе можно написать книги, сравнимые по объёму с трудами Ленина. Ещё и останется.
— Так, чего это я с вами разговорился, — прервался Гурцевич на моменте, когда у него на посадке произошло полное обесточивание самолёта.
Мы с Геной приготовились внимательно слушать.
— В нашем управлении лётной службой совсем решили вас загрузить, — возмутился Гурцевич.
Не сказать, что я сильно вымотался к данному этапу обучения. Однако нагрузка действительно большая. Но для больших дядей это не аргумент.
— Ну, вы уже скажите, что делать-то? — развёл руками Лоскутов.
— Будем заниматься процессом под названием «Мишка пришёл за мёдом», понял? — ответил Гурцевич и зашёл в школу.
Я много знаю авиационных терминов и всяких прозвищ, но данный процесс мне был не знаком. А вот Лоскутов знал.
По лицу Гены было видно, что его как будто заставляют лезть за мёдом на дерево в улей с пчёлами. И он так не хочет быть этим самым Винни-Пухом.
— Короче, Серый, это будет нелегко. Полетим на дозаправку в воздухе, — сказал Гена.
Ого! Вот это поворот! Согласен, что процесс сложный, но очень интересный. Можно сказать, вершина в лётном деле. Почти как высший пилотаж!
— Чего ты тогда так расстроился? Ну, слетаем, попробуем…
— Думаешь, там всё так легко? — перебил меня Гена.
— Слушай, у нас вообще работа не сахар. Одной задницей больше — одной меньше. Пошли тогда изучать дозаправку, — сказал я, и мы направились вслед за Гурцевичем в здание школы.
Из нашей четвёрки допуск на дозаправку был только у Бори Чумакова. Он как раз освоил Су-24М, на котором уже была штанга дозаправки.
После полётов, Гурцевич разбор решил посвятить моральной подготовке всех к столь сложным мероприятиям. В классе присутствовал весь наш набор со своими инструкторами, а также Мухаметов и помощник Гурцевича по штурманской службе Евгений Иванович Карлов.