Аврора
Шрифт:
— Повторяю: этот разговор не предназначался для моих ушей. Что до моего супруга, то он впал в гнев, только узнав об исчезновении этих драгоценностей.
— А вместе с ними и других, возможно, еще более ценных, принадлежащих моей семье, в том числе большого рубина «Наксос», дара венецианского дожа Франческо Морозини, получившего верховную власть как раз тогда, когда он командовал венецианским войсками на Пелопоннесе. Этот прекрасный камень перешел во владение нашего дяди Отто-Вильгельма, прозванного Конисмарко, как награда за бесценные услуги, оказанные в той кампании, и за пролитую им кровь. Эта несравненная драгоценность была частью оттоманских сокровищ, однако Морозини любил как брата этого человека, чья доблесть не уступала его собственной. Чуть позже он своей августейшей рукой закрыл глаза нашему дяде, презрев страшную опасность чумной заразы, погубившей Отто-Вильгельма под Модоном. Дож взял под свою опеку дядино имущество и велел передать его моему брату Филиппу.
Этот рассказ, наполненный гордостью, немного разрядил обстановку в зале, где словно бы запахло морем, послышались грохот боя между пурпурными и золотыми галерами, пушечная пальба и хлопанье парусов...
Потом воцарилась тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Элеоноры Целльской.
— Откуда вы знаете, что это сокровище пропало вместе с драгоценностями моей дочери? — спросила она шепотом.
Аврора извлекла на свет письмо Филиппа.
— Об этом сказано вот здесь. Но хочу предупредить, чтобы вы, Ваше высочество, не питали преждевременных надежд: банкир Ластроп клянется на Библии своих предков, что получил только это послание. Сам бесценный груз так к нему и не попал.
Герцогиня жадно впилась глазами в текст, потом воскликнула:
— Четыреста тысяч талеров? Но это же безумие! Вряд ли в нашей казне наберется даже половина этой суммы, а ведь болтали, будто граф Филипп разорен...
— Возможно, он хотел, чтобы в это поверили. Как мне представляется, наследство, за которым он ездил в Венецию, и впрямь было огромным...
— И вы не имеете никакого представления о том, что с ним стало?
— Нет, но очень хочу это представление составить. Получив от господина Асфельда письмо Вашего высочества, я приняла решение, что отправлюсь в мужском платье в Ганновер.
— Вы сошли с ума! — бросила баронесса Беркхоф. — Если вас узнают, то вы рискуете...
— ...присоединиться к брату — в тюрьме или на том свете? Дорогая баронесса, этого-то я больше всего и жажду! Я без малейшего колебания приняла бы эту участь. Только сначала мне надо узнать, что произошло с секретарем моего брата, Михаэлем Гильдебрандтом. Он привез мне все его личные вещи, но о вышеназванном бесценном грузе не упомянул ни словечка.
— Возможно, он ничего о нем не знал? Обыкновенно секретари пишут письма, и только. Говорите, это написано рукой самого графа Филиппа? Вы допускаете, что граф ему не доверял? Если так, то секретарь — первый, на кого падает подозрение.
— Я думала и об этом, — призналась девушка. — Тем более что он не отвечал на мой зов, все мои письма остались без ответа. Потому я и рвусь в Ганновер, невзирая на любые опасности! Мне необходимо выяснить правду.
— Это я способна понять, — заявила герцогиня уже гораздо спокойнее. — И даже помогу вам. Оказаться в этом городе одной, пусть и прикинувшись мужчиной, — чистейшее сумасшествие. Вам необходим спутник, а также убежище, пускай всего на день.
— Сдается мне, — вмешалась баронесса, позволив себе улыбку, — такой спутник уже нашелся. Молодого Асфельда свалит горячка, если Ваше высочество назначит сопровождать графиню не его, а кого-то еще.
— Как он мне надоел! — закапризничала Аврора. — Он следит за мной, словно я — кастрюлька с молоком на сильном огне! — повторила она удавшуюся метафору.
— Может статься, он и перебарщивает, но что делать, раз человек в вас влюблен? — проговорила Шарлотта Беркхоф. — Я удивлена, что вы этого не заметили.
— Как не заметить! Думаю, это меня и бесит. Какой же он дурень!
— Вы заблуждаетесь, можете мне поверить! Хотя, соглашусь, в вашем присутствии он совершенно теряется. Будьте с ним поласковей, и он расцветет, как цветок на солнце!
В грубой физиономии лейтенанта не было ничего от цветка, и, заметив гримасу Авроры, любезная баронесса пошла на попятную:
— Если вы можете найти кого-то лучше, дерзайте! Правда, учитывая срочность, я бы все-таки посоветовала вам довериться Асфельду. Особенно если сказать ему, что от него зависит ваша безопасность, а то и жизнь.
— Во всяком случае, — поддержала баронессу герцогиня, — любому другому, кроме него, стали бы задавать вопросы. А теперь поговорим об убежище.
— С этим не должно возникнуть затруднений, — тут же заявила баронесса Беркхоф, у которой, похоже, на все был готов ответ. — Петер Штолен, главный человек в придворном театре, имеет просторный дом вблизи Лайне-Шлосс, где он до сих пор предоставляет приют странствующим труппам актеров. У курфюрста пока что не появилось собственной, постоянной труппы. Там всегда полно народу, так что двое чужаков смогут остаться незамеченными. К тому же Штолен женился на бывшей горничной курфюрстины Софии, вознагражденной за долгую службу изгнанием из дворца после странной истории с потерей веера, на который положила глаз «эта Платен». Как вы думаете, что приключилось с веером? Он так и не нашелся. Хильда несла ответственность за эту часть гардероба герцогини, и поскольку виноватого непременно надо было отыскать, выбор пал на нее. Курфюрст дал ей понять, что он оценил бы ее самопожертвование. Зато девушку отдали в жены Петеру Штолену — изящный способ избавиться от нежелательной персоны. Тот, правда, был в нее влюблен, так что брак получился удачным. Я хорошо знакома с Петером: он уроженец Беркхофа и молочный брат моего покойного супруга. Я преподнесла им на свадьбу подарок, за который Хильда мне до сих пор признательна. Наконец, она так и не простила чете великого герцога того, что ее превратили в козла отпущения...
— Ее можно понять, — согласилась Аврора. — Вот только они с мужем знакомы с моим братом, а я на него очень похожа.
— Сходство не так уж велико, и потом, не нам ли, женщинам, знать, что это дело поправимое! И вообще она будет счастлива вас приютить — именно потому, что ваше лицо покажется ей знакомым... Эта женщина так... так сентиментальна!
— Вы хотите сказать, что она тоже неровно дышала к Филиппу?
— Именно — «тоже»! Сами знаете, таких особ было немало. Я передам письмо для нее. Вы с лейтенантом можете выдать себя за друзей детства, занимающихся розыском беглого родственника. Скажем, вам пришла удачная мысль — поискать беглеца среди странствующих актеров. Вы не представляете, сколько там бывает народу, которому совершенно нечем себя занять!
— Почему?
— О, тому множество причин: одни сбегают от слишком требовательных родителей, другим хочется побывать в разных краях, пробраться в баронские замки, а то и изменить свою судьбу и заделаться комедиантами, добиться счастливого завершения любовной истории...
— Как это заманчиво! — вздохнула Аврора, перед которой рассказ Шарлотты раскрывал неожиданные перспективы. Актеры вездесущи, они всюду пролезут, и никому не ведомо, что прячется под их масками...
— Разве не отличная идея? Хильде можно смело доверять. Кстати, муж и живущий с ними свекор безоговорочно признают ее авторитет и всегда ей подчиняются.
— Остается заручиться согласием барона Асфельда.
— Можете мне поверить, он не откажет, — сказала герцогиня. — Согласна, на вид он немного неуклюж, зато, вот увидите, он неистощим на сюрпризы. Положитесь на него — и вы не пожалеете.
Все было решено, и герцогиня уже собралась уходить, как вдруг Аврора попросила разрешения задать ей последний вопрос:
— Вашему высочеству известно, что стало с фрейлейн фон Кнезебек? Я познакомилась и сдружилась с ней, когда хозяйничала в доме брата.