Аврора
Шрифт:
— У вас хватит сил для этого разговора? Он не скрывает, что новости не очень веселые, потому я и решил его сопровождать.
Аврора закрыла глаза, прислушиваясь к знакомому ощущению страха. Слова врача могли означать только одно: она больше никогда не увидит Филиппа...
— Он ведь мертв, да? Если это все, что может мне сообщить пастор...
— Нет, ему известно также, что именно произошло.
— Раз так, то я его выслушаю. Не беспокойтесь, доктор.
— Я буду рядом на случай, если вдруг вам понадоблюсь.
— Надеюсь, до этого не дойдет.
Она попросила несколько минут, чтобы привести себя в порядок, водрузила на растрепанную голову кружевной чепец, приняла решительный вид, как поступают сильные духом перед эшафотом. Она знала, что ее ждет жестокая правда, и старалась к этому подготовиться. Крамер, приглашенный в спальню Ульрикой, застал ее опирающейся на подушки, с прямой спиной, с руками, смиренно сложенными на одеяле, едва скрывающем ее огромный живот. Гостя она встретила учтиво, но без улыбки — на это она была неспособна.
— Спасибо, что потрудились до меня добраться, герр пастор, — сказала она. — Говорят, у вас для меня важные вести?
— Это так. Поверьте, я ими чрезвычайно огорчен, но, познакомившись с вами, я понял, что вы из тех, для кого правда, даже безжалостная, лучше неизвестности.— Я благодарна вам за столь высокую оценку. Итак, вам стало известно, что произошло с моим несчастным братом?
— Да, исключительно благодаря пожару, уничтожившему замок Монплезир. Меня позвали к умирающему, некоему Бухману, служившему в охране князя-курфюрста, но всецело преданному графине Платен. Он хотел исповедоваться, и он же просил меня передать содержание его исповеди вам, надеясь на ваше прощение. Вот что я от него узнал.
Внезапное возвращение графа Кенигсмарка в Ганновер и, главное, то, что целью этого возвращения было навести порядок в делах, вызвало у госпожи фон Платен подозрения, тем более что он отказывался с ней увидеться. Ее шпионы не спускали с вашего брата глаз. От них она узнала, что граф получил карандашную записку от фрейлейн Кнезебек, вызывавшую его следующей ночью к принцессе Софии Доротее. В одиннадцать часов вечера он, изменив внешность, направился к потайной двери дворца Херренхаузен, где его, как обычно, дожидалась Кнезебек. Узнав, что Филипп во дворце, фон Платен бросилась к курфюрсту и поведала ему о супружеской неверности его невестки. По ее наущению курфюрст повелел полудюжине молодцов из своей охраны, среди которых был и Бухман, схватить графа. Графиня повела их в Рыцарский зал, где заранее приготовила огромный сосуд с ромовым пуншем. Заставив их поклясться (под угрозой виселицы) хранить тайну, она приказала им напасть на того, на кого она укажет, заявив, что действует с ведома Эрнста Августа. После этого она опоила их своим пуншем. Удостоверившись, что они пьяны и подчинятся ей, даже не пытаясь разобраться, что происходит, она велела им спрятаться под колпаком огромного камина, наказав молча ждать ее сигнала. Сама же вышла к лестнице, ведущей в покои принцессы. До этого она позаботилась крепко запереть выход в парк, которым обычно пользовались любовники.
По словам Бухмана, ожидание затянулось, и он уже подремывал, когда Платен наконец подала сигнал. За дверью раздались шаги: какой-то человек ступал очень осторожно, опасаясь, видимо, гулкого эха в пустом зале.
Дверь открылась, в ее проеме показался мужской силуэт.
«Это он! — взвизгнула графиня. — Убейте его!»
Первый неуклюжий натиск граф отразил. Завязалась схватка между пьяными стражниками и их единственным противником, оказавшим ожесточенное сопротивление. Он уложил двоих, но потом, видимо, утомленный недавними любовными усладами, рухнул, уступив преобладающей силе и получив сразу несколько ударов. Он успел прошептать: «Пощадите принцессу! Спасите невинную!»
Это были его последние слова: фон Платен наступила ему на лицо и изо всех сил повернулась на каблуке, заглушив последний хрип несчастного...
Крамер прервал свой рассказ и наклонился к Авроре, чья бледность могла предвещать обморок.
— Хотите, позову врача?— Нет... Эти... эти разоблачения предназначены для меня одной. Лучше дайте воды!
Он помог ей сделать несколько глотков, встревоженный дрожью, сотрясавшей ее с головы до ног, и стуком зубов о край стакана.
— Напрасно я рассказываю вам такие ужасы... — устыдился пастор.
— Нет, мне необходимо знать всю правду, даже самую худшую! Этот Бухман знал, как поступили с... с телом?
— Знал, ведь графиня купила его с потрохами. Лежавший перед ним убитый раньше был его командиром. Потом пришел курфюрст. Увидев бездыханного графа, он чрезвычайно прогневался на фон Платен.
«Я разрешил его арестовать, но не убивать! Он известен всей Европе! Двор придет в негодование, нам не избежать страшного скандала...»
«Значит, его тело унесут и зароют в глухом лесу».
Курфюрст ответил, что это невозможно, ведь скоро наступит рассвет, тело не успеют вынести из Рыцарского зала. Лучше его оставить здесь. Он приказал принести негашеной извести, а сам потянул какой-то рычаг, и внутри камина вдруг открылся вход в подземелье, тайна которого передавалась от поколения к поколению ганноверских правителей. Такое же убежище существовало и в Лайне-Шлосс. Свидетелями происходящего были только сам курфюрст, его любовница, Бухман и его сослуживец. Они отнесли тело в подземелье, ставшее могилой графа, и засыпали его известью. Новое нажатие рычага — и вход в подземелье закрылся. Жизнь продолжалась как ни в чем не бывало. Вот только для Бухмана воспоминания о той ночи превратились в неизбывный кошмар, наполнили его ужасом вечной кары. Поэтому, почувствовав приближение смерти, он позвал меня...
— Вы были знакомы?
— Как и Михаэль Гильдебрандт, он родился неподалеку от церкви Святого Клеменса.
— Понимаю...
Но она уже ровным счетом ничего не понимала, и ее ответ был лишь данью приличиям. Ее тело окаменело. Единственным признаком жизни были слезы, хлынувшие из глаз Авроры и устремившиеся по щекам нескончаемым потоком. Но она даже не пыталась вытереть глаза. Испуганный Крамер отступил к двери, позвал Ульрику и врача. Аврора как будто не заметила его исчезновения, ибо она сама сейчас походила на хладный труп, единственным признаком ее жизни было почти неуловимое дыхание.
Ульрике и доктору Трумпу пришлось потрудиться, чтобы страшное оцепенение прошло. Наконец, Аврора упала им на руки, сотрясаемая такими бурными рыданиями, что, казалось, сердце не удержится у нее в груди...
Глава XIII
Рождение героя
Если бы Аврора находилась в обычном состоянии, то не смогла бы устоять перед демонами мести и посвятила бы себя одному — розыскам подлой фон Платен, чтобы заставить ее как можно дороже заплатить за чудовищное преступление. Но где там! Она была чуть жива, едва могла двинуться с места, настолько тяжелым стал живот, настолько невыносимой душевная боль. Теперь она проводила дни в полной неподвижности, утратив интерес ко всему окружающему, а все ее ночи были отравлены одним и тем же кошмаром: привязанная к колонне в Рыцарском зале, она наблюдала, как гадкая ведьма всаживает клинок своего высокого каблука прямо Филиппу в глотку и хохочет так, как умеет хохотать только дьявольское отродье... Она просыпалась от собственных криков, вся в поту и в слезах, и продолжала рыдать, пока не кончались слезы. Ульрика и Трумп, сознавая свое бессилие и страшась приближающихся родов, упросили бургомистра отправить гонца за госпожой Левенгаупт. Та примчалась так быстро, как позволил конский галоп, в ужасе от мысли, что ее ждет в Госларе. Из письма Винкеля можно было заключить, что графиня Кенигсмарк при смерти. Поэтому, приехав, она буквально вывалилась из кареты на руки к Ульрике.