Аврора
Шрифт:
— Как же мне быть? Остаться в этой глуши на долгие годы?
— Конечно, нет! Просто не торопиться и предоставить события их естественному ходу.
Дельный совет, идущий от сердца! Аврора чувствовала правоту сестры, но ей уже надоела жизнь взаперти, затянувшаяся на много месяцев. Предстоял бой, и ей не терпелось кинуться в гущу схватки. Потому она и устремилась этим утром в церковь, из-за мороза закутанная, как и Амалия, в просторный плащ с капюшоном, полностью скрывавшим лицо. Но дойти до Божьего храма ей была не суждено.
Женщины не сделали и трех шагов, как перед домом с грохотом колес, стонами рессор, скрипом упряжи остановилась запряженная четверкой взмыленных и хрипящих лошадей замызганная дорожная карета. Изрыгая проклятия, из нее с трудом вылез пожилой господин, грозя невиданными карами помогающим ему лакеям. Третий повис на шнуре звонка.
— Это же Бехлинг! — ахнула Аврора. — Быстрее назад!
Сестры успели как раз к тому моменту, когда Ульрика пригласила дорогого гостя в гостевой зал, где трещал пылающими дровами камин. Усталый путник потребовал глинтвейна с корицей.
— Герр канцлер! — Аврора знала, что старик уже в отставке, но такого обращения требовала традиция. — Каким добрым ветром вас занесло в такую даль?
Бехлинг попытался подняться с кресла, но Аврора, видя его утомленное состояние, жестом позволила ему сидеть, что растрогало беднягу до слез.
— Не слишком этот ветер добрый, графиня, — начал он. — Ожидается буря, но мое появление, надеюсь, позволит избежать слишком большого ущерба. Я прибыл за вашим сыночком, чтобы забрать его вместе с его колыбелью, кормилицей и всем прочим. Не позже чем через час мы должны отбыть.— За моим сыном? — повысила голос Аврора, с ходу подготовившись к борьбе. — Об этом не может быть и речи! А кто отдал такой приказ, собственно? Если это воля его отца...
— Нет, он еще в Венеции. Приказ отдала Ее королевское высочество Анна София... Кстати, она сопроводила свой приказ письмом для вас. — И он протянул Авроре письмо, на котором она поспешила сломать печать. Тест был краткий и оттого еще более тревожный:
«Мне стало известно, дорогое мое дитя, что граф Флеминг завтра помчится к вам с намерением отнять у вас ребенка, чье существование, по его мнению, приносит вред моему новорожденному внуку. Посему я спешу отправить к вам Бехлинга с точной инструкцией: переправить малыша Морица в безопасное место... Можете смело доверить сына ему, иначе, боюсь, не миновать беды. Поторопитесь! Ведь он мой внук... Анна София».
Передав письмо Амалии, молодая мать, стараясь казаться спокойной, спросила:
— Какая у вас фора перед... неприятелем?
— Я опережаю его на двенадцать часов. Я умчался, когда на этой бумаге еще не высохли чернила, только схватил необходимые вещи и тут же приказал запрягать. Но с этими негодными дорогами, да еще в такое ненастье ничего нельзя знать наверняка: возможно, он еще больше отстал, а возможно, наоборот, опасно сократил разрыв... В общем, главное — не медлить.
— Я сейчас же распоряжусь! А вы пока что приходите в себя. Предоставьте герру канцлеру все необходимое, — обратилась она к Амалии. — А я пока соберу вещи. Естественно, я еду с вами.
Бехлинг подскочил так резво, словно забыл о своем ревматизме, обострившемся в связи с сырой погодой.
— Ни в коем случае! Государыня была неумолима: только младенец и кормилица! Против вас Флеминг ничего не предпримет: за это он может дорого поплатиться. А ребенок... С такой крохой может случиться все, что угодно. Нет уж, поверьте, лучше вам встретить Флеминга самой!
— Куда же вы его отвезете?
— Ее королевское высочество курфюрстина назвала Гамбург.
— Можете быть уверены, новый канцлер тоже так рассудит!
— Так-то оно так, но не забывайте, что Гамбург — вольный город, он вправе предоставлять убежище, и это подкреплено суровыми законами, нарушить которые он не посмеет.
— Как же так?! — Аврора была готова расплакаться. — Нельзя же оставить его с одной кормилицей на чужбине, без всякой защиты!
— Я поеду! — вызвалась Амалия.
— Прошу меня простить, графиня, но вам тоже нельзя. Вам надо остаться здесь и поддержать сестру. К тому же отсутствие вашей кареты в конюшне будет весьма показательным фактом... Ведь всем известно, что вы здесь!
— Тогда кто?
— Я!
Перед бывшим канцлером выросла Ульрика, появления которой никто не заметил.
— Я! — повторила она с неожиданной властностью в голосе. — Я растила детей Кенигсмарков и этого выращу. Это ведь тоже Кенигсмарк, можете не сомневаться. Да и в Гамбурге я чувствую себя как дома, не хуже обеих графинь.
Аврора больше не колебалась. Решение проблемы было, без всякого сомнения, найдено. После отъезда Флеминга никто не помешает ей приехать к своему малышу в дом на берегу озера Бинненальстер...
— Ты права, Ульрика! Не будем терять времени.
Пока старуха собирала в кожаные сумки принадлежности малыша, Аврора давала наставления его кормилице, что оказалось более сложной задачей, чем она могла предположить: Иоганна никогда не бывала за пределами родного Гослара и считала весь остальной мир гибельной пропастью. Она пребывала в убеждении, что стоит ей покинуть владения Винкеля — и ее душу ждет геенна огненная.
— Зачем тогда было предлагать свое молоко для родовитого младенца? Пока он не будет отнят от твоей груди, ты не должна от него отходить: куда он, туда и ты!
— А как же мой муж, ребенок, родня?..
— Никуда они не денутся! А вот если ты откажешься от места, то они это вряд ли одобрят! Хватит стонать, собирайся! Я сама все расскажу твоим родственникам. С тобой будет Ульрика, а скоро к вам присоединюсь и я.
Покончив с этими увещеваниями, Аврора стала собираться с духом, готовясь к душераздирающему моменту прощания. Не вняв мольбам Амалии не будить малыша, она вынула его из колыбели и прижала к себе, осыпая поцелуями его личико и пальчики. Мальчик даже во сне довольно закряхтел.