Аврора
Шрифт:
Добряк Винкель, навещавший ее почти так же часто, как врач, и даже порой приводивший свою жену для партии в карты, как-то сказал ей:— Мне запрещено передавать вам вашу почту, но не уведомлять вас о ее получении. Читать, что в ней написано, тоже не запрещается, — с вашего дозволения, конечно...
Но из Гамбурга и Дрездена не было ровным счетом никаких известий! Можно было подумать, что Ульрика и ребенок затерялись в туманах Севера, Амалия — в лесах Востока!
Рождество еще не наступило, но повсюду уже звенели детские голоса, распевавшие по всему городу рождественские песенки; морозный воздух наполнялся ароматами пряников, баранок, жареных гусей. Теперь Аврора, запертая в доме, где можно было открывать окна, но не двери, искала утешения в молитве.
Аврора была набожна, что ее современники сочли бы нормой, но она была лишена пламенных порывов, отличавших ее благоразумную сестру Амалию, которая порой могла распластаться у подножий алтарей. Но теперь она корила себя за недостаточное религиозное усердие, за то, что взывала к Богу только в крайние моменты, а в повседневной жизни была скорее склонна о Нем забывать и даже пренебрегала Его заповедями в месяцы безумной страсти с Фридрихом Августом. Так зачем же Всевышнему ею интересоваться? Он пожалел Марию Магдалину, но эта прекрасная грешница покончила со своим прошлым и посвятила себя Ему. А что Аврора? У нее ошибки, допущенные в пылу страстной любви, не вызывали раскаяния, наоборот: они дарили ей столько радости! На свое счастье, она не принадлежала к католической церкви и потому не ходила к исповеди, ибо для того, чтобы получить отпущение грехов, ей пришлось бы лгать. И вот теперь у нее не осталось ровным счетом ничего, и она с глубоким смирением пыталась вернуть себе Божью благодать, молясь о возвращении сына... Разве страдания, обрушившиеся на нее по воле немилосердного канцлера, не были ей зачтены?
Миновала зима, растаял снег. Ветры принесли весну. Однажды зябким апрельским днем к ступеням ратуши подъехала дорожная карета с гербом князя-курфюрста на дверцах, проступавшим даже сквозь слой весенней грязи. Вокруг кареты и шестерки лошадей быстро столпился народ, удерживаемый на расстоянии конным эскортом, началось возбужденное перешептывание. Но вскоре все закончилось: карета забрала бургомистра Винкеля и укатила восвояси.
Тот, сияя, уселся рядом с гостем города, пожилым господином, почти не обратившим на него внимания. Следующая остановка была у дома той, кто стала для всего города «загадочной дамой». Любопытные собрались и тут.
В доме уже началась суматоха, одна Аврора хранила безразличие. Что еще может с ней произойти? Даже если ей грозит арест — все же любопытно, за что? — она не станет сопротивляться. Но радость Винкеля и в особенности пожилой господин вселили в нее кое-какую надежду. Это же был Бехлинг собственной персоной! Наконец-то она хоть что-то узнает! Бехлинг тоже улыбался.
— Я прибыл за вами, графиня! — Он склонился к ее руке. — Немедленно велите собирать ваши вещи! Нам придется поторопиться.
Она не стала тратить время на выяснения: в доме была объявлена «боевая тревога», приправленная грустью тех, кто служил ей почти год и сильно к ней привязался. В благодарность она сделала всем щедрые денежные подарки, поднявшие настроение даже самым безутешным. С ней уезжала только верная Юта, пребывавшая в связи с этим в приподнятом расположении духа: она увидит мир!
Бехлинг очень торопился, поэтому прощание было скомкано, только с бургомистром и с врачом Трумпом она расцеловалась, как с родными. Последний принес ей склянку с мазью собственного приготовления и письменными разъяснениями.
— Не забывайте пользоваться этим каждый день, — посоветовал он. — Полагаю, это пойдет вам на пользу.
— Мне и так стало гораздо лучше. Но все равно огромное вам спасибо за заботу, дорогой доктор!
Наконец, все было готово. Аврора уселась рядом с Бехлингом на мягкое сиденье, и карета тут же тронулась. Позади остались городские кварталы, потянулись перелески. Ветер разогнал тучи, выглянуло солнышко. Молодая изгнанница наслаждалась воздухом свободы. Спустя какое-то время, со вздохом откинувшись на подушки, проговорила:
— Давно я не была так счастлива! Надо полагать, вы везете меня в Дрезден?
Бехлинг посопел, поморгал морщинистыми веками.
— Не совсем...
— То есть как? — вскричала она. — Тогда куда же? Я снова пленница?
— Ничуть, ничуть! Вас больше не посадят под замок. Вы сможете ездить куда захотите. Но каждый год вы должны будете уделять некоторое время вашим новым обязанностям.
— Что за обязанности?
— Его высочество добился назначения вас пробстиной Кведлинбургского монастыря. Это, между прочим, огромная честь! Туда принимают только самых благородных дам. Нынешняя мать-настоятельница — пожилая принцесса Сакс-Веймарская, впоследствии вы сможете претендовать на то, чтобы занять ее место. Кстати, у меня для вас письмецо...
Аврора вырвала письмо из его рук и взломала печать. Она сразу же узнала почерк Фридриха Августа, но содержание письма ничуть не было похоже на его былые любовные послания. В почтительных, почти ласковых, но все же официальных выражениях князь-курфюрст уведомлял ее, что он «с величайшей радостью удовлетворяет ее просьбу о поступлении в знаменитый монастырь в высоком звании пробстины, коего она достойна, как никто другой...».
Молодой женщине пришлось четыре раза перечитывать письмо, чтобы уяснить его невероятное, совершенно непостижимое содержание.— Моя просьба? — крикнула она в ярости. — Я никогда ни о чем подобном не просила!
— Вероятно, обо всем подумали за вас, — пробормотал бывший канцлер в заметном смущении.
— Это какое-то безумие! Пока я не пойму, откуда на меня обрушилась эта беда, я туда не поеду. Мне надо в Дрезден!
— К сожалению, я не вправе везти вас в столицу. У меня приказ ехать в Кведлинбург, где вас ждут! Поверьте, дитя мое, вам лучше подчиниться. Потом, если вам захочется навестить нашу прекрасную столицу...
— А если я захочу покинуть Саксонию? Если я предпочту вернуться домой, к сыну? Почему вы молчите о нем?
— Потому что вы не спрашивали. Я оставил его в полном здравии. Насколько мне известно, с ним все хорошо. Именно с мыслями о вашем дитя я и умоляю вас согласиться на Кведлинбург! Оказанная вам высокая честь скажется и на нем. В нем будут видеть уже не сына фаворитки, а ребенка одной из самых высокопоставленных дам во всей Германии, по положению равной княгине. По-моему, здесь есть о чем подумать.
Аврора не ответила, слишком велико было ее разочарование! Через какое-то время она пробормотала: