Автобиография
Шрифт:
Белчер конечно же был вне себя. Он не испытывал никакого сострадания. Арчи подвел его, заявил Белчер, он молод и здоров, и вся эта болезнь — сущие выдумки. Да, разумеется, ему известно, что у Арчи высокая температура, но если он такой слабак, нечего было пускаться в путешествие, а теперь Белчер должен все взвалить на себя. От Бейтса, как известно, никакого проку. Ему можно разве что поручить упаковать вещи, да и то он все сделает не так. Этот болван даже брюки сложить не умеет.
Я вызвала доктора, обслуживавшего наш отель, и он поставил диагноз: гиперемия легких. В течение по меньшей мере недели требовался постельный режим и полный покой.
Раздраженный, Белчер отбыл, оставив меня почти без денег, одну в огромном чужом отеле с бредящим больным на руках. Температура у него подскочила до 40°, тело покрылось красной сыпью
Это было ужасно. Счастье, что я не впала в отчаянье. Гостиничная еда не годилась больному, поэтому я пошла в город и принесла диетический ячменный отвар и жидкую овсяную кашу, которая ему даже понравилась. Бедный Арчи, я никогда не видела, чтобы мужчина так тяжело переносил эту ужасную сыпь. Шесть-семь раз в день я всего его обтирала губкой, пропитанной слабым раствором соды — это немного успокаивало раздражение. На третий день доктор предложил проконсультироваться еще с кем-нибудь. Два очкарика стояли по обе стороны кровати, серьезно глядя на Арчи, покачивая головами и повторяя, что случай тяжелый. Но все проходит. Настало утро, когда температура у Арчи спала, сыпь побледнела и стало ясно, что он пошел на поправку. К тому времени у меня осталось сил не больше, чем у котенка, — в основном, полагаю, из-за переживаний.
По прошествии еще четырех-пяти дней Арчи был почти здоров, хоть еще и слаб, и мы снова присоединились к мерзкому Белчеру. Не припомню, куда мы отправились, быть может, в Оттаву, которая мне очень понравилась. Стояла осень, и клены выглядели сказочно красивыми. Мы остановились в доме у пожилого адмирала, прелестного человека, державшего великолепную восточноевропейскую овчарку. Он, бывало, катал меня по кленовой роще в собачьей упряжке.
Из Оттавы мы проехали к Скалистым горам, на Лейк Луиз и в Банф. В течение долгого времени, когда меня спрашивали, какое место на земле самое красивое, я отвечала — Лейк Луиз. Это большое, продолговатое синее озеро, обрамленное с обеих сторон невысокими горами удивительной формы. Они, в свою очередь, заключены в оправу высоких гор, увенчанных снежными вершинами. Банф подарил мне невероятное облегчение. Неврит все еще мучил меня, и я решила испытать действие горячих серных источников: многие уверяли, что это может помочь. Каждое утро я мокла в некоем подобии бассейна, на одном конце которого бил горячий родник, распространявший резкий запах серы. Я окуналась в него по шею. К моей великой радости, на пятый день неврит практически прошел, и это было несказанным счастьем — избавиться от постоянной боли.
Но вот мы с Арчи прибыли в Монреаль, и отсюда наши пути расходились: Арчи с Белчером отправлялись инспектировать чернобурковые фермы, я — поездом на юг, в Нью-Йорк. Денег к тому времени не осталось вовсе.
В Нью-Йорке меня встретила моя милая тетушка Кэсси. Она была так добра ко мне, так ласкова и нежна! Я поселилась у нее в квартире на Риверсайд-драйв. Тетушке Кэсси было уже, наверное, немало лет — около восьмидесяти, должно быть. Тем не менее она возила меня в гости к свояченице, миссис Пирпонт-Морган и некоторым младшим представителям клана Морганов, а также по великолепным ресторанам с восхитительной кухней. Она много рассказывала мне об отце и его юности, проведенной в Нью-Йорке, мне было так хорошо! Ближе к концу моего пребывания тетя Кэсси спросила, куда бы я хотела пойти в свой последний нью-йоркский день. Я сказала, что мне очень хотелось бы поесть в кафетерии с самообслуживанием. В Англии о них не имели тогда представления, но я читала, что они есть в Нью-Йорке, и мечтала там побывать. Тете Кэсси такое желание показалось весьма необычным. Ей трудно было представить, что кому-нибудь захочется пойти в кафетерий с самообслуживанием, но, решив выполнить любое мое желание, она отправилась туда вместе со мной, как выяснилось, впервые в жизни. Я взяла поднос, начала ставить на него разные блюда со стойки, и это совершенно новое развлечение чрезвычайно меня позабавило.
Наконец настал день, когда Арчи с Белчером должны были появиться в Нью-Йорке. Я радовалась их приезду, потому что, несмотря на всю доброту тети Кэсси, начинала чувствовать себя птичкой в золотой клетке. Тетя Кэсси и слышать не хотела о том, чтобы позволить «маленькой Агате» куда-нибудь пойти одной. Мне, привыкшей свободно ходить по Лондону, это показалось таким удивительным, что я спросила:
— Но почему,
— О, ты не представляешь себе, что может случиться в Нью-Йорке с такой молодой и хорошенькой женщиной, как ты.
Я пыталась убедить ее, что со мной будет все в порядке, но она настаивала, чтобы либо я ездила в машине с шофером, либо — в ее собственном сопровождении. Мне хотелось порой сбежать часа на три-четыре, но я знала, как она будет волноваться, и сдерживалась. Я утешала себя тем, что скоро буду в Лондоне и смогу ходить одна куда и когда мне заблагорассудится.
Арчи с Белчером провели в Нью-Йорке всего один день, и на следующее утро мы поднялись на борт «Беренгарии», которой предстояло доставить нас в Англию. Не могу сказать, что это морское путешествие оказалось очень уж приятным, хотя на этот раз морская болезнь терзала меня умеренно. Шторм случился, надо сказать, в самый неподходящий момент: мы участвовали в соревновании по бриджу, и Белчер настоял, чтобы я была его партнершей. Я не хотела, потому что, хоть Белчер и хорошо играл, проигрывать он не умел и всегда впадал в этих случаях в мрачное настроение. Впрочем, памятуя, что терпеть осталось недолго, я согласилась, и турнир стартовал. Однако ему суждено было вскоре и закончиться. В тот день подул свежий ветер, и началась килевая качка. Я и помыслить не могла выбыть из игры и молила Бога лишь о том, чтобы не оскандалиться за карточным столом. Карты были сданы, но Белчер вдруг злобно взглянул на меня и швырнул свои на стол.
— Мне нет никакого смысла участвовать в этой игре, — заявил он, — никакого. — Глаза его метали молнии, полагаю, дело было в том, что ему не повезло с картой и наши соперники получили значительное преимущество. Однако ко мне, напротив, шли чуть ли не все тузы и короли, и хоть играла я ужасно, карты сами делали свое дело. Я просто не могла проиграть. В перерывах между приступами тошноты я сносила не те карты, забывала, какие у нас козыри, — словом, делала массу глупостей, но у меня были слишком хорошие карты. Мы быстро одержали блестящую победу, после чего я удалилась к себе в каюту и жалобно простонала там весь остаток пути, пока корабль не пришвартовался в Англии.
В качестве постскриптума к нашим приключениям длиною в год добавлю, что мы не сдержали своей клятвы никогда не вспоминать о Белчере. Не сомневаюсь, что любой, читающий эти строки, поймет нас. Ярость, которая обуревает, когда ты заперт с кем-то в тесном пространстве, улетучивается вместе с причиной напряженности. К своему великому удивлению, мы обнаружили, что Белчер даже по-своему нравится нам, что его общество доставляет удовольствие. Мы частенько обедали вместе и дружески вспоминали разные эпизоды нашего совместного путешествия, приговаривая иногда: «Вы вели себя просто отвратительно, нужно вам сказать».
— Да, да, — соглашался Белчер, — но такой уж я человек, вы же меня знаете, — он делал неопределенный жест рукой. — От моего характера многие пострадали, не только вы. У меня с вами забот было не много, если не считать, что Арчи свалял дурака, заболев. Те две недели, что мне пришлось обходиться без него, я был как потерянный. Неужели ты не можешь сделать что-нибудь со своим носом и пазухами? Какой смысл жить с такими пазухами, как у тебя? Я бы не стал.
После возвращения из путешествия Белчер неожиданно для всех вознамерился жениться и объявил о помолвке. Его невеста — милая девушка, дочь чиновника, служившего в Австралии, работала у отца секретарем. Белчеру было не меньше пятидесяти, ей, думаю, восемнадцать или девятнадцать. Однажды он огорошил нас сообщением: «У меня для вас новость. Я женюсь на Глэдис». И действительно женился! Она приплыла на пароходе вскоре по нашем возвращении. Странно, но это была вполне счастливая пара, во всяком случае, в течение нескольких лет. У Глэдис был веселый характер, ей нравилось жить в Англии, и она прекрасно ладила со вздорным Белчером. Только лет восемь или десять спустя до нас дошел слух, что они разводятся.
— Она нашла парня, который внешне ей больше понравился, — заявил Белчер. — Не могу ее осуждать. Она слишком молода, а я для нее старый скряга. Мы остались добрыми друзьями, и я отписал ей приличную сумму. Она хорошая девочка.
Во время одного из наших первых совместных обедов по возвращении я заметила:
— А знаете, что вы все еще должны мне два фунта восемнадцать шиллингов и пять пенсов за белые носки?
— Неужели? — сказал он. — В самом деле? И вы надеетесь их получить?