Автобиография
Шрифт:
– Отель «Слош» в Гейдельберге.
Я тут же отреагировал:
– Искренне рад снова с вами повстречаться, миссис Джонс, после стольких лет, но только вы звались в те времена «мисс Смит». Я верно вас определил?
– Да, – ответила она, – верно.
Ну конечно. В тот день в Гейдельберге, так много лет назад, отзывчивые люди старались украдкой помочь этой молоденькой мисс Смит усвоить господствующее произношение «Шлосс», мягко и небрежно произнося «Шлосс» всякий раз, когда она говорила «Слош», но никто не преуспел в наставлении ее на путь истинный. И я отлично понял, что это та самая старинная барышня Смит, потому что не могло быть на этой планете в одно и то же время двух человек, которые могли бы оставаться верными такому произношению на протяжении почти целого поколения.
Я начал говорить, когда оборвал себя, что в Гейдельберге, когда Сюзи было шесть лет, она заметила, что сады Шлосс населены улитками, ползающими повсюду. Однажды она обнаружила на своем столе новое блюдо и, осведомившись, получила ответ, что оно сделано из улиток. Она застыла в благоговейном ужасе, а потом спросила:
– Из диких, мама?
Она была вдумчивой и внимательной по отношению к другим – качество, бесспорно, приобретенное.
Иногда, когда она все еще была ребенком, ее речь принимала затейливые и удивительно выразительные формы. Однажды – в возрасте девяти или десяти лет, – когда ее сестра Джин была еще младенцем, она пришла в комнату матери, сказала, что Джин плачет в детской, и спросила, не надо ли позвонить няне. Мать поинтересовалась:
– Она сердито плачет? – имея в виду, требовательно.
– О нет, мама. Это усталый, одинокий плач.
Для меня удовольствие вспоминать разнообразные эпизоды, которые обнажают деликатность чувств, которая была столь важной частью ее распускающегося характера. Такое обнажение произошло однажды в форме, которая, делая честь ее сердцу, выявляла другой недостаток. Ей шел тогда одиннадцатый год. Мать купила подарки к Рождеству и позволила Сюзи посмотреть подарки, которые предназначались детям Патрика. Среди таковых были красивые санки для Джимми, на которых был нарисован олень, а также золотыми буквами написано слово «ОЛЕНЬ». Все вызывало у Сюзи волнение и радость, пока дело не дошло до этих санок. Тогда она остыла и замолчала – при том, что санки были лучшим из всех даров. Мать, удивленная и разочарованная, спросила:
– Что такое, Сюзи, тебе они не нравятся? Разве они не прекрасны?
Сюзи замялась, и было видно, что она не хочет высказывать то, что у нее на уме. Однако под натиском матери она, запинаясь, промолвила:
– Понимаешь, мама, они, конечно, прекрасны и, конечно же, стоят дорого… но… но… зачем же было об этом упоминать?
Видя, что ее не понимают, она нехотя указала на слово «ОЛЕНЬ» [129] . То есть ее подвела орфография, а не сердце. И то и другое она унаследовала от своей матери.
129
Игра слов: «олень» («deer») и «дорогой», «дорогостоящий» («dear») по-английски пишутся похоже и звучат одинаково.
Способность писать слова правильно – природный дар. Человек, не имеющий его от рождения, никогда не сможет стать совершенным в правописании. Я всегда писал правильно. Моя жена и ее сестра, миссис Крейн, никогда не были сильны в орфографии. Однажды, когда Клара была маленькой, ее мать уехала из дома на несколько дней, и Клара писала ей по коротенькому письму каждый день. Когда мать вернулась, то похвалила Клару за письма. Потом она заметила:
– Но в одном из них, Клара, ты написала слово неправильно.
Клара ответила с совершенно бессознательной жестокостью:
– Мама, а ты-то откуда знаешь?
Прошло больше четверти века, и сейчас миссис Крейн вот уже несколько дней гостит здесь, под нашей крышей, в Нью-Йорке. Голова ее сейчас седа, но она все такая же симпатичная, милая и обаятельная, какой была в те старинные времена, на своей ферме Куарри, где была кумиром, а мы, все остальные, – ее обожателями. Ее дар несовершенного правописания остается в целости и сохранности. Она пишет очень много писем. Это всегда было ее страстью. Она была не способна наслаждаться жизнью, если не видела, как эта несравненная орфография течет из-под ее пера. Вчера она спросила меня, как пишется «Нью-Джерси», и, когда получила эту информацию, по ее виду я понял, что она сожалеет, что не спросила кого-то еще много лет назад. Чудеса, какие она и ее сестра, миссис Клеменс, способны были вытворять, не имея под рукой словаря или орфографического справочника, невероятны. В год моей помолвки – 1869-й, – пока я был в отъезде, выступая с лекциями, мне ежедневно приходило письмо, приносившее новости с фронта, – этим выражением я обозначаю междоусобную войну, которая всегда велась в дружеской форме между этими двумя орфографистками по поводу правописания слов. Одним из таких слов было слово «ножницы». Похоже, они никогда не справлялись о нем в словаре, а всегда предпочитали что-нибудь или кого-нибудь более надежного. В сумме они вдвоем писали «ножницы» семью различными способами – подвиг, который, я уверен, ни один ныне живущий человек, грамотный или неграмотный, не сможет повторить. Меня просили сказать, который из этих семи способов правильный. Я не мог этого сделать. Если бы этих способов было четырнадцать, ни один из них все равно не оказался бы верным. Я помню только один из предложенных примеров – остальные шесть изгладились у меня из памяти. Этот вариант был «ножыницы». Данный способ написания выглядел настолько разумным, настолько правдоподобным для его первооткрывателя, что мне с большим трудом поверили, когда я высказался против него. Миссис Крейн и по сей день держит при себе маленькую книжицу страниц в тридцать почтовой бумаги, в которую крупным почерком вписаны слова, ежедневно необходимые ей в письмах, – слова, которые и кошка смогла бы написать без подсказок и наставлений и которые тем не менее миссис Крейн никогда не рискует перенести на бумагу, не заглянув всякий раз в этот свой словарик, дабы удостовериться.
Во время моей годичной помолвки, тридцать семь лет назад, большая компания молодежи в усадьбе Лэнгдонов забавлялась однажды вечером игрой под названием «Каламбур», которая была в то время совсем новой и очень популярной. Выбиралось ключевое слов, и каждый писал это слово большими буквами во всю верхнюю часть страницы, затем садился с карандашом в руке, изготовившись начать, как только дадут команду. Игрок мог начать с первой буквы этого ключевого слова и составлять из него слова в течение двух минут по часам, но не имел права использовать буквы, которых не было в ключевом слове, а также использовать какую-либо букву из текстового слова дважды, если только эта буква не встречалась дважды в самом ключевом слове. Я помню наш первый тур в этой игре. Ключевым словом было «Калифорния» (California). Когда дали команду, каждый начал записывать слова так быстро, как только мог двигаться карандаш, – «corn», «car», «cone» [130] и так далее, выискивая самые короткие слова, потому что их можно было записать быстрее, чем длинные. Когда две минуты закончились, подсчитали очки, и приз ушел человеку, набравшему наибольшее количество слов. Хорошие результаты варьировались между тридцатью и пятьюдесятью или шестьюдесятью словами. Но миссис Крейн не позволила подсчитать ее очки. У нее явно имелись сомнения, что приз достанется ей. Когда уговоры не подействовали, мы стали гоняться за ней по дому, изловили и силой вырвали у нее листок. Она придумала только одно слово, и это было слово «calf» [131] , которое она записала как «caff», и ей по совести нельзя было зачесть даже это одно слово – ведь чтобы его получить, она ввела лишнюю букву «f», которой не было в ключевом слове.
130
«Зерно», «железнодорожный вагон», «конус» (англ.).
131
Теленок (англ.).
Вторник, 6 февраля 1906 года
Представление «Принца и нищего». – Игра в шарады и т. д.
Когда Сюзи было двенадцать с половиной лет, я опять, после длительного перерыва, отправился выступать с лекциями и ездил по стране четыре месяца в обществе Джорджа В. Кейбла [132] . Как-то в начале ноября мы выступали вечером в Нью-Йорке, в «Чикеринг-холле», и когда я шел домой сквозь густой туман и дождь, то услышал, как один невидимый мне человек сказал, обращаясь к другому невидимому мне человеку, примерно следующее: «Генерал Грант был просто заключен написать автобиографию». Эта реплика повеселила меня тогда, но если бы меня в тот момент поразила молния, это было бы лучше для меня и моих родных. Однако это долгая история, и ей здесь не место.
132
Кейбл, Джордж Вашингтон (1844–1925) – американский прозаик, социолог и историк. – Примеч. науч. ред.
Для Сюзи, как и для всех американцев, генерал Грант был наивысшим из героев, и она жаждала на него взглянуть. Как-то раз я взял ее с собой посмотреть на него… впрочем, оставим это. Место этой истории где-то еще. Со временем я к ней вернусь.
В середине нашей лекционной кампании я вернулся в Хартфорд с Дальнего Запада и добрался до дому вечером, как раз перед обедом. Я рассчитывал провести счастливый и спокойный вечер с семьей в библиотеке у камина, где потрескивает ореховое дерево, но меня попросили срочно прийти к Джорджу Уорнеру, который жил в ста пятидесяти ярдах от нас. Испытывая горькое разочарование, я попытался отнекиваться, но безуспешно. Мне не удалось даже выяснить, почему я должен потратить этот драгоценный вечер на визит в дом друга, когда наш собственный дом предоставляет столь многочисленные и превосходные возможности. Где-то тут крылась тайна, но я не был способен до нее докопаться и поэтому мы потопали по снегу. Я увидел гостиную, заполненную сидящими людьми. В первом ряду было свободное место для меня – перед занавесом. В ту же минуту занавес раздвинулся, и передо мной предстала юная леди Маргарет Уорнер, одетая в лохмотья Тома Кенти, а за перегородкой в виде перил стояла Сюзи Клеменс, разодетая в шелка и атлас принца. Затем, с хорошей игрой и воодушевлением, последовала остальная часть сцены первой встречи между принцем и нищим. Это был очаровательный, а для меня – и трогательный сюрприз. Последовали и другие эпизоды сказки, и редко когда я в своей жизни так наслаждался вечером, как в тот раз. Этот прелестный сюрприз был делом рук моей жены. Она скомпоновала вместе сцены из книги и натаскала шесть – восемь юных актеров на их роли, а также разработала и обеспечила костюмы.
Впоследствии я добавил роль для себя (Майлса Хендона), а также роль для Кэти и роль для Джорджа. Кажется, я не упоминал прежде о Джордже. Это был цветной мужчина – любимец детей и личность примечательная. В то время он был нашим домочадцем уже ряд лет. Он родился рабом в штате Мэриленд и был освобожден манифестом Линкольна, когда еще только входил в возраст. Он был камердинером генерала Девенса [133] на протяжении всей войны, а затем приехал на Север и в течение восьми – десяти лет перебивался случайными заработками. Однажды он пришел к нам в дом – совершенно чужой человек, чтобы вымыть какие-то окна, – и остался на восемнадцать лет. Миссис Клеменс всегда могла в достаточной степени судить о слуге по его виду – в сущности, больше, чем она или кто-либо еще, мог судить о нем по имевшимся у того рекомендациям.
133
Девенс-младший, Чарлз (1820–1891) – американский юрист и политический деятель; во время Гражданской войны – генерал в армии Севера.