Автономный рейд
Шрифт:
— Ну... Просто частный экспериментальный.
— Что-о? Тут и в самом деле дурдом?
Так вот оно что. Серега — не тюремщик. Он профессиональный санитар психушки. Правильно говорят, что форма содержательна. Хоть и схожая работа, а все ж таки если в белых халатах, то специфика иная.
— А на кой он? — спросил я. — Зачем такой нужен?
— Ну лечат здесь. Психов. Опыты ставят.
— А бабы? Ты здесь что делаешь?
— Ну мы тоже — для опытов.
— Так вы добровольцы, что ли?
— Ну не совсем.
Интересно,
Маленько придушил и рявкнул шепотом:
— Быстро и четко! Кто ты, как тут оказалась, что знаешь об этой берлоге и что здесь видела... Тихо, по порядку и не забывай шевелиться!
Профессионалки хороши тем, что на своей шкуре выучили: бывают ситуации, когда нельзя выкобениваться. Опять-таки опыт: их не раз допрашивали и хозяева-сутенеры, и в милиции, так что — привычка. Да и навыки, конечно. Они в автоматическом режиме, не затрудняя голову, делают все, что клиенту требуется.
Однако у этой ничего похожего не замечалось. Неуклюжие руки ее не столько гладили, сколько опасливо шарили по мне. Наверное, так ведут себя жены с пьяными мужьями, когда боятся не уступить, хоть и противно. И вроде она искренне удивилась моим вопросам:
— Как это «кто я»? — У нее даже некоторый интерес ко мне выступил поверх страха и неприязни. — Мэнээс, конечно.
— Что это такое?
— Младший научный сотрудник, конечно.
Издевается она, что ли, над нашпигованным химией страдальцем?
И я опять придушил ее, заставив поизвиваться не столько от нехватки воздуха, сколько от испуга:
— Как зовут?
— Марина.
— Чья ты? Откуда?
— Я не знаю, чего вы... — она захныкала, — хотите. Как это — «чья»?
— Слушай, — я осип от злости, чувствуя выходящую из-под контроля судорогу под животом и невольное удовольствие от ее панических конвульсий, — отвечай по-хорошему, но очень тихо: как ты сюда попала? Кто тебя мне подсунул?
— От-пус...ти-те. — Она, пунцовея, втягивала голову в плечи, и ее неподдельный ужас, резко отличающийся от притворства повидавших всякое шлюх, не только убедил меня в искренности ее недоумения, но и странным образом успокоил мой зуд. Это обрадовало. Вероятно, я боялся насильника в себе не меньше, чем она — моей жестокости.
— Говори.
— Но я не знаю, что вас интересует. Я тут работаю. — И она плаксиво, но шустро, как заученное, протараторила:
— Провожу лабораторные опыты по изучению воздействия психотропных и других препаратов на пробуждение и закрепление патриотизма в лицах с неустойчивой политической ориентацией и с травмированной ПТС психикой. С учетом полученных результатов вношу рекомендации по синтезации дополнительных ферментов с целью получения устойчивой реакции на раздражители...
На половине ее тирады я потерял нить, и ее слова скользнули, как мыло под ванну. Тут уж я ее придушил всерьез. Нашла когда и с кем шутки шутить.
Но все ж таки было в этой стерве
— Для чего я тут? Отвечай, сука, по существу, или я тебе такой лабораторный опыт устрою!
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы отдышаться. Потом она урезонивающе, так, как говорят с опасными сумасшедшими, объяснила:
— Вы — травмированная ПТС личность, которой для стабилизации психики нужна стабилизация нравственно-политических критериев.
Та-ак. Наших ученых хоть убивай, хоть режь, хоть души, но по-человечески просто они и слова не скажут.
— Что такое ПТС? — Я решил разбираться по фрагментам.
— Посттравматический синдром. Наблюдается у тех, кто пережил сильную физическую или психическую травму. Пожар, автокатастрофу, чернобыльскую аварию, войны в Афганистане или Чечне. ПТС иногда называют по географическому названию места, в котором он получен. Вьетнамский синдром.
Афганский синдром. Он характеризуется нестабильностью состояния, бессонницей, кошмарами, приступами истерии...
— А кто здесь Полянкин? — перебил я лекцию.
— Михаил Федорович? Мой научный руководитель.
— Так это он тебя заставляет под этих, под травмированных, ложиться?
— Ну-у... Видите ли...
Она явно придумывала, как бы соврать. И я от навалившихся непоняток и ее упрямства разозлился всерьез:
— А ведь если я тебя убью, мне, как психу, хуже уже не будет!
— Вы не понимаете. Если вы меня убьете, вам начнут колоть...
Вот когда я ее действительно придушил! И прошипел:
— Вот убью и узнаю. А ты, если хочешь жить, кончай вилять!
Она заплакала. Искренне, но как-то не без удовольствия. Неужели я на мазохистку нарвался?
— Кто тут главный? Ну?!
— Подполковник Катков.
— А это кто?
— Военпред. У нас же госзаказ, а он осуществляет общее руководство и контроль за результатами.
— И что... Вы, научные сотрудники, обязаны с психами ложиться?
Я почему-то испугался, что и зеленоглазая Ирина — какая-нибудь такая, научная.
— Понимаете... — Она поняла, что соврать ей не удастся, и выложила:
— Вообще-то для этого есть фонды... на лаборанток. Ну берут девушек с Тверской или от сутенеров. Но если сама, то тогда эти деньги... Зарплаты у нас маленькие, а вы были так осторожны в прошлом эксперименте...
— Стоп!
Услышанное так меня озадачило, что я просто не мог сообразить, что теперь предпринять-то? Удивляясь между делом своему хладнокровию, стал дергаться, изображая оргазм. Мне определенно требовалась передышка, чтобы переварить информацию. Отрычав, я высунулся из-под одеяла, откинулся на спину и якобы обмяк с облегчением. Женщина — как ее? Марина — повернулась ко мне дрожащей от плача спиной и свернулась калачиком. Машинально стараясь ее хоть как-то утешить, я положил ей руку на плечо, слегка сжал.