Автономный рейд
Шрифт:
Вот тут-то, еще не зная, что я — тот самый Мухин, на которого запала ее сестра, Принцесса и сыграла свою роль. Заложила шефу САИП и Лапикова, и его начальника Каткова. Те, естественно, выкрутились. Мол, не корысти ради, а агентурной разработки для. Друг Ваня их послушал, поскольку в силу своей собственной личной честности был весьма доверчив, но тем не менее приставил к ним Принцессу. Ее сестру для лечения химиотерапией устроили к Полянкину — он и в самом деле чудеса творил с некоторыми психическими заболеваниями, — а саму При подставили Девке. Вот так моя милая и оказалась
Сейчас как раз генерал Ноплейко и подполковник Катков гадали, что им с информацией и ожерельем делать, коль уж удалось о них узнать. Однако я своим побегом из казематов, да еще со всеми уликами и со многими секретными документами по разработкам Полянкина для САИП, все запутал. Теперь САИП уже было не до Грузии. Теперь Контора только и думала, как бы ей вернуть собственные секреты.
И тут у них была большая надежда на так кстати подложенную мне Принцессу. А она, получается, ее не оправдала...
Да, серьезная организация эта САИП. Чем больше я слушал При, тем сильнее жалел, что в свое время бросил торговлишку турецкой кожей на «Спортивной». Стоял бы себе за прилавком и не знал бы никакой Конторы.
Потому как у ребят, служащих в подобных учреждениях, есть одна фирменная заповедь при завершении их операций: «Мавр кончил дело? Кончай и его самого».
Кстати о корнях традиции. «Нет человека — нет забот» — сформулировано сравнительно недавно и в США. Но это, в сущности, плагиат, это от товарища Сталина и Берии. А вообще-то в русском языке уже больше века назад убить человека называлось «порешить». Вроде и страна огромная — один человек на десяток квадратных километров в среднем, а все нам тесно. Все друг другу на ноги наступаем. Все надеемся: вот еще и этого, и к ногтю этих, и тогда — рай. Короче, очень мне в этих конторах не нравится их фирменный стиль — «Люди — дешевы, бабы еще нарожают!». Поэтому, едва пахнет чем-нибудь таким, у меня первое и самое горячее желание — оказаться подальше. Когда подобная Контора хочет тебя использовать — это уже приговор.
А меня еще и угораздило ихние секреты уволочь!
Нет, уж если суждено тебе влипать, то как ни берегись, а все равно влипнешь.
Я пригорюнился мысленно, стараясь хранить на физиономии спокойствие.
— Ты чего хмуришься? — тем не менее заметила моя лживая радость. — Выкрутимся!
Она расчет свой строила на том, что к ней генерал относится хорошо. Не «по-кобелиному», а почти что по-отцовски. То есть он считал нормальным, что ей приходится спать с объектами разработки, и в отличие от других коллег не думал, что это делает ее общедоступной, грязной и нуждающейся в жалости.
Короче, не проявлял той снисходительности, которая доводит профессионалок подобного рода до бешенства.
«Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, — делился генерал Ноплейко своими размышлениями с Принцессой, — то нас тоже считали дураками и самоубийцами. Но мы их не слушали. Мы же патриоты! Так и ты. Ведь если тот же Джеймс Бонд спит с кем ни попадя, его не жалеют — ему завидуют. А если баба трахает любого, кого захочет?
— Ты согласен? — перебивая свой рассказ, потребовала моего мнения При.
Поскольку очевидно было, что ей хочется услышать, я не стал разочаровывать:
— Разумеется. Служба есть служба.
Но, конечно, меня не радовали ее рассуждения. Вообще, излишняя откровенность любимых — даже хуже их вранья. Намного хуже. Слишком явственно рисует перед воображением череду рук и прочих органов, которыми ею пользовались до меня. И слишком мало шансов, что это прекратится после.
Вот, блин, не повезло мне с призванием любимой! Да что ж теперь поделаешь.
Забыть хотя бы — так она ж и не дает: развезло вот ее на исповедь, и все тут. Намолчалась, а поделиться наболевшим каждому хочется. И каждой.
— Хотя, конечно, он дурак, — простодушно говорила Ирина. — Гнать солдатиков на радиоактивную крышу было все равно что затыкать ими амбразуры. Мне такого самоубийственного патриотизма не понять. Пусть я блядь, но уж лучше хорошо научиться гранаты бросать, да? Чем собой доты закрывать. Ты как думаешь?
— Ты не отвлекайся, не отвлекайся...
Вот так она и вызывает свои объекты на откровенность: «Сука наш шеф, правда?» «Есть немного». И конец карьере.
Поскольку При формально значилась в этой операции рядовой, то о присвоении ей майорского звания Ноплейко велел никого не извещать. Он не хотел лишать Лапикова иллюзии лидерства и наводить его на мысль, что При за ним присматривает. До меня как-то не дошел смысл этой путаницы, но, видимо, для Конторы она была в порядке вещей. Потихоньку я начинал подозревать, что интриги у них там самоценны.
Инструктируя При, Ноплейко предупредил:
— Лапиков не потому дурак, что разболтал тебе о желании погреть руки на ожерелье. А потому что не понял: эти семьсот или сколько там тысяч долларов — тьфу в сравнении с целой страной, которую можно за это ожерелье получить. Улавливаешь?
— Не очень, товарищ генерал, — призналась Принцесса.
— Да? Ну ничего. Какие твои годы. Еще станешь генеральшей, тогда и начнешь все понимать.
Когда она мне это рассказала, я хмыкнул. Узнаю наш народ. Он свято верит, что мозги прилагаются к должности.
Ноплейко после дозы, полученной в Чернобыле, отличался хилой комплекцией, засунутой в богатырский мундир. Он далеко высовывал лысую голову на морщинистой шее и, как упорная черепаха, водил перед собой руками в старческих пигментных пятнах. Разгребал аргументы и факты.
— Следи, — говорил он Принцессе, — за Лапиковым и за самим Катковым.
Тут начинаются типичные «Двенадцать стульев»... Смотрела кино такое?
— Конечно.
— Молодец, работаешь над собой, повышаешь культурный уровень — пригодится. Не вечно же тебе одним передком звездочки зарабатывать. Головой учись, головой работать.