Айсберг под сердцем
Шрифт:
Вот и докрасовалась девочка. Как раз во время очередной фотосессии в Алину и прилетел роковой камень. Возможно, последний в ее жизни…
Алексей видел, как Лера уходит со льда. Смотрел на нее не отрываясь, все еще не веря, что может ее обнимать, целовать. Невероятное что-то! Какая красавица — и его! Или почти уже его. Он увидел, как Лера взяла в руки мобильный телефон. И как расцвело ее лицо на первой же минуте разговора. Он даже заревновал: не соперник ли? Она просто тает и широко улыбается.
— Девочки! — Он напрягся. Лера убрала телефон обратно в карман. —
Спортсменки переглянулись, потом бурно стали радоваться. Или Алексею показалось, или было в этом веселье несколько фальшивых нот. А то и добрая половина!
— Ой, здорово!
— Алька молодец!
— Я так рада!
— А когда она сможет выйти на лед?
Повисла напряженная пауза. Алексей словно почувствовал ее вес: пауза была свинцовой. Она висела в воздухе, как тяжеленная плита, и все словно пригнулись после этих слов, Алексей даже не сразу понял, кто задал роковой вопрос. Кажется, «наша добрая девочка», Танечка Лепесткова.
— Об этом говорить еще рано, — хмуро сказала Климова, почувствовав напряжение. — У Алины серьезная травма, из комы она вышла, но по-прежнему остается в реанимации. Даже при самом благоприятном раскладе Алина не меньше месяца проведет в больнице.
Алексею показалось, что у спортсменок вырвался вздох облегчения. И то: столько усилий, и все могло сорваться!
— Все равно это очень хорошая новость! — зазвенел голос Климовой. В нем опять был металл.
— А кто говорит, что плохая? — усмехнулась Женя Свиридова.
Леонидов невольно вспомнил все того же Высоцкого:
Номер первый рвет подметки, как герой, Как под гору катит, хоть под горой Он в победном ореоле и в пылу Твердой поступью приблизится к котлу…Все правильно: первым лучшие куски. Женька все выверила. Ей не нужны кости с ливером, возраст не тот. Тридцать три — другого шанса для нее-то уж точно не будет. Зря она, что ли, столько лет тренировалась? Можно сказать, жизнь положила на этот керлинг, из фигурного катания ушла, будучи перспективной спортсменкой. И что ж, уходить из спорта без олимпийской медали?
«Это Свиридова метнула камень в Лукашову, — убежденно подумал он. — Больше некому».
— Надо составить график посещения Алины в больнице, — твердо сказала Климова.
— Вы думаете, ей приятно будет нас видеть? — спросила Роза Маркович.
— Во всяком случае, мы должны перед ней извиниться.
Девчонки переглянулись.
— А она что-нибудь помнит? — спросила Дора.
— Мне ничего об этом не известно, — пожала плечами Климова. — Знаю только, что она очнулась.
— Как вы скажете, Калерия Константиновна, так мы и сделаем, — сказала за всех Василиса Чен. — Составьте график и вывесите его в холле в нашем коттедже.
— Вас-то с Тоней вообще в тот день на льду не было, — напомнила Свиридова. — И вообще:
— А ты что, вместо Калерии Константиновны? — подколола ее Чен. — С каких это пор ты здесь распоряжаешься?
— Все девочки, хватит! — тут же погасила вспыхнувшую было ссору Лера. И первой пошла в раздевалку.
— Климову не сегодня-завтра со сборной снимут, — сказал Свиридова так, чтобы Калерия услышала. — За подготовку олимпийской команды уже не она отвечает, а теперь ставится вопрос, чтобы ее вообще в Канаду отправить на стажировку.
— Зачем ты это делаешь, Женька? — всплеснула руками Настя Болотникова.
— А затем! Почему я должна уступать свою медаль девчонке, у которой вся жизнь впереди? А у меня это последний шанс! — У Свиридовой чуть голос не сорвался, когда она это выкрикнула.
Климова вздрогнула и обернулась. Но ничего не сказала. Какое-то время они с Евгенией смотрели друг на друга, словно мерялись силой взглядов. Потом Калерия Константиновна покачала головой:
— Женя, Женя…
И ушла. Алексей так и не понял, за кем остался этот раунд.
После обеда, во время которого он почти ничего не ел, Алексей снова отправился в тренажерку. Он уже начал получать удовольствие от этих изнуряющих тренировок, хотя обычно вкус к такому нелегкому делу, как спорт, приходит где-то через недельку. А то и через две. Но когда-то Алексей Леонидов был неплохим спортсменом, не совсем с нуля он сейчас начинал, и ему было полегче.
Приняв душ, он лег на кровать и включил телевизор. Дядя Гриша велел подойти к четырем, кое-что доделать. Потом ужин, а потом…
Он взял пульт и с досадой выключил звук. Люди на экране говорили какие-то пустые слова, кажется, даже про любовь, но лица их были при этом равнодушными, а глаза пустыми. Нет, это кино не по нему. «А я что скажу сегодня Лере?»
Ответа не было. «Я тебя люблю?» Смешно. То есть не смешно, конечно, но как-то плоско. Не в сорок же с лишним лет, после двух неудачных браков и постоянного общения с трупами… Он стал настолько циничным и равнодушным, что выражение простых человеческих чувств такими же простыми словами воспринимал как банальность. А банальностей Алексей терпеть не мог. То, что он чувствовал к Лере, тремя словами не выразишь. Даже десяти мало. Да что там! Сотни! Поэтому он боялся запутаться и сказать не то. Молчать, что ли? Женщина это не поймет.
Он вскочил и стал одеваться.
Пронзительный ветер его слегка отрезвил. «Ишь, как задуло-то!» — подумал Леонидов, несясь к Ледовому дворцу.
— Не спится? — язвительно спросил дядя Гриша.
— Да, нервничаю немного, — признался Алексей.
— А что такое? — невинно спросил учитель.
— Долго объяснять… Черт, холодно сегодня! — он поежился. — Задуло-то как, а? Похоже, к ночи метель начнется.
— Это нам холодно, а где-то сейчас жарко.
— Не понял?
— Тебе русским языком сказали: совещание у них важное.