Аз есмь царь. История самозванства в России
Шрифт:
А жаловати есмя своих холопей вольны, и казнити вольны же есмя.
С юридической точки зрения холопами являлись лишь некоторые подданные царя. Однако последний считал себя вправе распоряжаться жизнью любого подданного. Неслучайно одним из самых частых элементов титулатуры московского властителя было наименование «государь», русский вариант латинского dominus – ключевое слово в том насаждаемом царем языке, который, по мнению монарха, один только и подходил для описания отношений между ним, страной и подданными; отношений, которые, как ему представлялось, воспроизводили в земной форме отношения Бога с миром. Этот язык проясняет центральный аспект феномена бесчисленных лжецарей: когда народное недовольство перерастает в открытый конфликт, в большинстве случаев, даже если речь идет о событии сугубо местного масштаба, возмутитель спокойствия примеряет на себя роль царя, как будто, несмотря на прямое присутствие непосредственного виновника бедствий – помещика, управляющего, губернатора, – он не может говорить от
КТО ТАКОЙ САМОДЕРЖЕЦ?
Таким образом, отношения «государь – холоп» были вписаны в саму титулатуру царя. Сначала русского монарха называли князем, потом великим князем, то есть первым среди равных, и, наконец, царем и государем, то есть тем единственным, кто стоит над всеми подданными. Термин «государь» был многозначным. В повседневном обиходе его употребляли в значении «хозяин/господин», как, например, в словосочетании «холопов хозяин». В Москве и Северной Руси он с XIV века использовался для обозначения уз личной зависимости. Не утратив этого смысла, он впоследствии приобретает другой, политический смысл – властитель. Но второе значение заключает в себе и первое: московский властитель немыслим без господства над подданными по своему усмотрению.
В последней трети XV века великий князь начал называть подданных «холопами». В письмах другим князьям он вместо привычного «старший брат» и «отец» именует себя «господарем» (первоначальная форма титула «государь»), то есть домохозяином, отцом обширной семьи, включающей в числе прочих и холопов. Новый титул можно было понять буквально, в значении «холопов хозяин». В 1477–1478 годах представители новгородской элиты напомнили Ивану III, возомнившему, что на Новгород он располагает теми же правами, что и на свой наследственный удел, Москву, разницу между словом «господин» (хозяин лично свободных слуг), которое они считали приемлемым, и словами «государь» и «господарь» (владелец лично несвободных слуг), которые они отвергали. Различие между «государем» и «господином» привело к распрям и в Москве, где после смерти Василия III в 1533 году двое братьев последнего отказались называть государем его сына, будущего Ивана IV, предпочтя этому титулу слово «господин». Обе попытки сопротивления были пресечены на корню: Новгород утопили в крови, братьев Василия III казнили.
Такая политика господства была следствием религиозного мышления, о чем мы поговорим ниже. В 1576 году Иван IV вызвал к себе своего воеводу боярина Ивана Федорова, подозревавшегося в заговоре. Он приказал ему облачиться в царские одежды, взять скипетр, который дозволено держать в руках только монарху, и сесть на трон, на котором может сидеть только великий князь. Иван же, опустившись перед ним на колени, произнес: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московии и занять мое место; вот ты ныне великий князь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, которого жаждал. Впрочем, – добавил он спустя мгновение, – как в моей власти лежит поместить тебя на этом троне, так в той же самой власти лежит и снять тебя». И вонзил в него меч, велев присутствующим последовать его примеру. Слова царя о том, что в его власти возвести человека на престол, не могут не удивлять; официальная доктрина провозглашала, что данное право принадлежит исключительно Богу. Иван Грозный часто поминал об этом: в Москве, мол, власть передается от отца к сыну, цари вступают на престол по Божьей воле, а не по милости знати, то есть смертных, как это принято у поляков. Что дает царю, набожному христианину, осознающему, что он всего лишь человек, право делить власть с Богом? Ответив на этот вопрос, мы определим отличительные черты системы самодержавного подавления, которая утвердилась при Иване Грозном.
Ключом к ее пониманию может служить язык участников процесса, в особенности слово, много раз встречающееся в писаниях Ивана Грозного и звучащее в богословских спорах о Древней Руси, которые в действительности крутились вокруг управления людьми: это слово «самовластие», иначе говоря, власть того, кто считает источником власти самого себя. В Москве «самовластие» было частью религиозного языка и не отсылало ни к каким юридическим нормам. Считалось, что Бог дал Адаму, а значит, всему человеческому роду, самовластие, то есть способность выбирать между добром и злом. Это называлось еще «своеволием», которое Бог напрямую даровал человеку. Некоторые авторы, вроде инока Ермолая-Еразма, писавшего в середине XVI века, не преминули увидеть здесь подвох: для них личная свобода, какую подразумевает термин «самовластие», сопряжена с неравенством, насилием и произволом; воля может исходить только от Бога, власть человека не должна проистекать от него самого. Грехопадение человеческого рода – грех Адама, совершенный после того, как Бог даровал ему самовластие, – вызывало в Москве спор: обладают ли люди по-прежнему Божьим даром свободного выбора и по-прежнему ли их связывают прямые отношения с Господом или между ними теперь стоит посредник в лице Церкви либо государя? По мнению одних, вроде Феодосия Косого, человек не отвечает ни перед кем, кроме Бога. Другие же, напротив, полагали, что, если бы Господь с рождения наделил человека «самоволием», Он не поставил бы над ним царей и других властителей. Но Он это сделал – дабы «спасти наши души». Таким образом, друг другу противопоставлялись свободная воля человека и светская власть, призванная не допустить воцарения среди людей «буйства» (Иез. 22:5). Иван IV разрешил спор в пользу самодержавной власти: Бог дал Адаму способность действовать по своему выбору, но Адам согрешил; после его падения человек уже не может сам себя наделять такой способностью. Царь высказался недвусмысленно: человек утратил свободу, у него больше нет «свободной воли», нет права не признавать светские и церковные власти. Он должен смириться. Между собой и человеком Бог поставил царя, единственного, кто ныне обладает «свободой воли», то есть правом исполнять свои обязанности, награждать и карать грешников. Кара – тоже знак особой милости, ибо когда Бог наказывает, пусть даже смертью, Он спасает наказываемых. Приписывать царю способность действовать сходным образом значило максимально сближать его с Богом. С помощью аргументов теологии Иван Грозный выстроил систему умозаключений, призванную разъяснить и оправдать его методы правления. Телесно царь, разумеется, не похож на Бога; власть – вот что их роднит. Такое сближение должно было приниматься подданными тем легче и естественнее, что в русском языке и награда, и кара обозначались одним словом: воздаяние. Таким образом создавалось мыслимое пространство, в котором граница между ясным и темным тоже определялась весьма зыбкой. Через несколько лет Иван Тимофеев, которому Церковь поручила обосновать легитимность Михаила Романова, напишет, что чувства царя и его подданных несравнимы: тело монарха пронизано величием, которым он обладает. С этих пор омофор сакральности покрывал не только царское достоинство, но и царское тело.
Так был заложен идеологический «фундамент» самодержавия.
ГОСУДАРЕВ УДЕЛ
По прекрасному определению Александра Дворкина, «дом Ивана Грозного включает в себя царство во всей его совокупности». В ту пору Московия называлась Московским царством или Московским государством. Последнее определение обыкновенно переводится на французский как l’'Etat moscovite. Между тем, передавая слово «государство» через понятие «государство» (State, 'Etat), мы смешиваем значение того и другого и применяем современное юридическое понятие к миру, чей политический порядок не был государственным. Вдобавок данный перевод не учитывает того, какой смысл в это слово вкладывали в ту пору; в результате Древняя Русь предстает осовремененной и неузнаваемой. Государство, как явствует из самого его названия, – это в первую очередь владение государя. Право царей распоряжаться землями и прочим имуществом подданных по своему усмотрению в XVI–XVIII веках – тема дискуссионная. Однако ряд фактов на сегодняшний день можно считать установленными; в XVI веке, когда складывалось самодержавное государство, царь, или государь, выступал верховным собственником своего государства.
Историк А. Л. Юрганов недавно выпустил работу о завещаниях монархов, в которые включался список принадлежащего им имущества с именами наследников. Особое внимание обращают на себя два многозначных термина, определяющих отношения между царем и русскими землями в XIV–XVII веках: это «пожалование» и «благословление». Из всех многочисленных значений первого слова нас интересует одно – «жалование». Глагол «жаловать» сохраняет семантическую связь с глаголом «служить»: царь жалует тех, кто ему служит. Независимо от статуса служащих земля, которую он им жалует, принадлежит ему самому; он распоряжается ею как собственник, дает и забирает обратно по своему соизволению. Данное право распространяется и на такие вотчины, которыми владеет уже не одно поколение того или иного рода. Как следствие, даже самые знатные семьи не пользуются в полной мере правами собственности на пожалованные вотчины. Все эти владения целиком принадлежат царской фамилии.
Второй термин, «благословление», в XI–XVII веках также обозначает нечто передающееся по завещанию. Происходя от глагола «благословить», он вбирает в себя целый букет смыслов, проясняющих взаимоотношения между троном и собственностью царя (см. такие глаголы, как «благословлять», «завещать», «передавать» и «делить семейную собственность»). В завещании Ивана Грозного (1579) это слово употреблено в двух значениях: царь передает власть на свои земли (Московию) старшему сыну; завещает уделы жене и другому сыну. В XVI веке уделы уже составляли часть владений царствующей фамилии, которая состояла из сыновей, братьев и жены монарха. Любые владения, принадлежавшие человеку вне этого круга, являлись не уделом, не наследственным имением, а пожалованием, сделанным государем, и, как любое другое владение, в случае необходимости подлежали возврату.
Это верховное право монарха пытались оспорить в 1606 году, когда бояре и дворяне, воспользовавшись слабостью положения Василия Шуйского, заставили его поклясться, что он не будет изымать ничье имущество без судебного разбирательства. То же условие было включено в договор 1610 года о призвании польского королевича Владислава на русский престол. Требуя от власти сохранить за ними земельные владения на правах узуфрукта, русские дворяне подтверждали, что конфискация их имущества была в то время обычной практикой. В XVII веке произошло изменение норм, что особенно заметно по Соборному уложению 1649 года, которое закрепило понятие частной собственности на землю. В то же время упрочение системы «пожалование за служение» не давало рассматривать вотчины как частную собственность в подлинном смысле слова. К неустойчивости частной собственности добавлялась неизменная практика изымания и перераспределения земли по прихоти монарха.
Таким образом, царь распоряжался государством как своим уделом, своей семейной собственностью. Нам понятно, почему Иван IV отказывался называть «братом» шведского короля, ведь он ставил себя выше Густава в иерархии верховных правителей: если дед скандинавского монарха не владел никаким королевством, русское государство принадлежало предкам Ивана уже не один век – dominium domini (владение господина, удел государя). Не будем забывать, что, хотя преемственность и выступает неотъемлемым элементом любого государства и хорошо знакомым современному человеку явлением, на Руси она была совершенно неизвестна, и на протяжении всего XVII века каждый новый царь, восходивший на престол, должен был всякий раз заново подтверждать существующие международные договоры. Ведь, как объяснял Иван IV, государь при любых обстоятельствах больше государства.