Аз Есмь Мудищев
Шрифт:
— А ну-ка фу! — без особой надежды я попытался пресечь эротические поползновения под одеялом.
— Теперь никуда не денешься! — самоуверенно и торжественно заявила она из-под одеяла, где её ручки уже забрались под мой просторный халат.
— Фу, я сказал! — я дотянулся до пустого дежурного металлического судна под койкой и звонко приложил им по наивысшей точке одеяла, где предположительно должна была быть голова нахалки.
Почувствовав, что её тело прекратило подавать признаки жизни, и что Мира на это никак не отреагировала, я преспокойно
Наутро, сразу после завтрака, меня выписали, вручили во временное пользование кресло-каталку и теперь я развлекался тем, что глазел по сторонам, пока пыхтящая Алёнка толкала меня через живописный парк. Она обиженно гладила огромную шишку на голове, но молчала.
Медленно отрастающие ноги страшно чесались и я жмурился от удовольствия, царапая ногтями розовую кожу. Скоро тощая пигалица устала и присела отдохнуть на лавочку, а я поднял брошенный кем-то пластиковый стаканчик и пристроил его на своих коленях, чтобы не терять время понапрасну и уже начинать копить приданое сестричке. Благо, видок у нас был подходящий, а засохшая на одежде кровь вполне могла сойти за грязь.
Она сперва не могла поверить своим глазам — почему я, невероятно могущественное существо, прошу милостыню. Но потом, после третьей поданной мне мелкой монетки, махнула рукой и растянулась на лавке в полный рост, водя пальцем по экрану смартфона.
— У тебя вообще гордости нет? — наконец спросила она не меняя позы, когда я громко осыпал многочисленными пожеланиями здоровья щедрую парочку пенсионеров.
— Мне уже давно чужды все эти моральные условности, девочка. Когда ты проживёшь миллионы миллионов жизней, то поймёшь, что истинное счастье в мелочах, — я демонстративно, с хитрой улыбкой, потряс звенящим стаканчиком.
— Тогда ты угощаешь, есть охота, — смирилась она и неожиданно добавила: — Тут пишут, что сынок мэра вчера человека сбил, но доказательств нет.
— А мэр родовой или из вольных?
— Это династия Лукиных, сто пятьдесят третье место.
— Хорошо устроились, однако.
— Эй, черти залётные, это наша территория! — раздался хриплый, пропитый голос.
Мы с девахой одновременно повернули головы и воззрились на колоритную компанию из хромого бомжа, безрукого бомжа и бомжа безногого, по-царски сидящего в ржавой инвалидной коляске, которую толкал однорукий. Хех, вот он конфликт, которого мы действительно достойны.
Они недвусмысленно демонстрировали острые предметы в руках и медленно приближались. Алёнка впала в ступор, ведь на них не было ни кулонов родовых, ни браслетов крепостных, что приравнивало их к вольным. Соответственно, атаковать их нельзя в принципе, а её дух не давал никакой защиты.
— Что делать? — она беспомощно взглянула на меня.
— Бежим! — скомандовал я, разворачивая кресло-каталку в противоположную сторону и потихоньку вращая колёса руками.
— А ну стоять, крысы, отдавайте деньги! — взвыли бомжи и бросились в погоню.
— Выкуси! — злорадно крикнул я, оборачиваясь, когда
Бомжи не отставали, видимо им слишком сильно хотелось похмелиться. Хромоногий бодро ковылял, отстукивая костылями рваный ритм по тротуарной плитке, при этом умудряясь грозить кулаками и сыпать проклятиями. Однорукий тяжело топал рваными кроссовками и толкал коляску с товарищем, который держал в каждой руке по заточке, выставив их перед собой.
Так бы и бежали, вызывая здоровое любопытство у прохожих, но, метров через двести гонки, пигалица выдохлась, а угрожающий стук костылей и скрип колёс начал приближаться. Послышались победные возгласы и обещания страшных мучений
— Всё на борт! — давясь от смеха, скомандовал я, одним движением перекидывая сестричку себе на колени, берясь за колёса руками и уже не сдерживая силу. — Врум-врум, мазафакерс!
Наша скорость тут же увеличилась и бомжи, под крики разочарования, начали отставать, но тут свершилось чудо!
Хромой швырнул в нас костылями, поставил «больную» ногу на землю и прибавил ходу. Матерящийся, хитросидящий до этого, безногий вскочил с кресла-каталки и припустил за нами с олимпийской скоростью, поскольку единственный не тратил силы. Однорукий же выдохся окончательно и остановился держась одной рукой за бок, а другой, внезапно отросшей, вытирая пот с лица.
Под Алёнкин визг, проклятия водителей и сигналы машин, я пролетел перекрёсток и, злобно хохоча, понёсся вниз по широкому проспекту, распугивая пешеходов. Позади нас послышался звук тормозов и глухой удар, ознаменовавший окончание погони.
По инерции работая руками с дикой скоростью, я вдруг заметил возле ресторана знакомую машину и резко затормозил. Инвалидная коляска вошла в занос и остановилась точно перед входом. Сестричка удержалась на моих коленях только чудом, и чудом же её не стошнило.
— Сволочи, даже пандуса нет! — возмутился я, отсутствием условий для маломобильных граждан и сказал девахе: — Чё глазищами хлопаешь? Рот закрой, и поднимай меня по лестнице!
Едва мы героически преодолели две широкие ступеньки, как перед нами возникло новое препятствие.
— А ну вошли вон! Здесь не подают милостыню! — грозно заявил широкоплечий охранник в чёрном пиджаке и белой рубашке.
Он был из вольных, что характеризовало хозяина заведения как человека здравомыслящего и хитрого. Родовые вряд ли пройдут тут силой, а против таких же вольных у мордоворота имелся электрошоковый аргумент. А может тут вообще так принято, не знаю…
— Нас ждут, — просто сказал я, добавляя в голос ту самую интонацию, которая и отличает королей от крестьян, и это далеко не одно только происхождение. Амбал вздрогнул, неожиданно поклонился и поспешно распахнул перед нами дверь. На последок он вжался в стеночку пропуская нас.