Азарт среднего возраста
Шрифт:
В Варином голосе прозвучал такой испуг и так сжала она его руку, что Александр уже не улыбнулся, а расхохотался.
– Да, наверное, было бы другое сочетание молекул.
– Не надо другого, – серьезно покачала головой Варя. И вдруг, помолчав, сказала: – Олег в самом деле не муж мне давно. Я от него год как ушла.
Александр поморщился.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Но я должна же тебе сказать! Я не хочу, чтобы ты думал…
– Я ничего не думаю, Варя, – перебил он. – И ничего ты мне не должна. – И, заметив, как переменилось ее лицо – даже румянец исчез, хотя огонь в открытой
Варя тихо засмеялась.
– По-варзужски ты сказал.
– Так ведь много лет там прожил. А ты на меня не обижайся. Я же не вру: мне эти подробности в самом деле… Неважны они мне, Варя. Для меня все так неожиданно, что сейчас у нас происходит, что, честное слово, не до твоего мужа, бывший он тебе или нет.
– Он мне бывший, – твердо сказала Варя. – Но я от него недавно сделала аборт. И я должна тебе это сказать.
Александр всмотрелся в ее лицо – оно дышало отчаянным волнением. Наверное, то, что она ему сообщила, казалось ей таким тяжким преступлением, которое может развести их навек. Так странно оно ему было, это ее волнение! Он не мог представить себе события, которое развело бы их навек.
– Варя, – сказал он, – брось об этом думать. Тысячи женщин, или сколько там, миллионы его не сделали и не стали от этого ни лучше, ни хуже. Почему-то же ты так решила, вот и доверяй своему решению.
– Решила!.. – с горечью проговорила она. – Потому что он сюда приехал, вот так же, как вчера, и… Что мне, рожать было после этого?
– Что ж ты дверь не запираешь? – сердито бросил Александр. – Как блаженная, ей-богу!
– Не в этом дело. – Она заговорила быстро, лихорадочно. – Я за него по малодушию вышла, а этого нельзя. Конечно, мне в Москве было одиноко. Да мне и везде было одиноко – характер такой, и обстоятельства так сложились. Мать меня случайно родила. Говорит, из Сочи вернулась, думала, от перемены климата женские проблемы, а оказалось, беременная. Отчество записала по своему отцу. Она его тоже, правда, не видела никогда, но он хоть на войне погиб. Он саам был.
– То-то я смотрю, в глазах у тебя что-то лопарское, – оживился Александр. – Форма только, так-то у них глаза детские, сама же знаешь.
Это было единственное, что его заинтересовало в Варином взволнованном рассказе об отношениях с бывшим мужем. Александр давно уже понял, что в жизни женщин есть множество глупых мелких историй, которые кажутся им глобальными. В жизни мужчин глупых историй могло быть и побольше, но мелкие встречались реже.
Ему скучно было слушать истории, сплошь состоящие из неважных мелочей. Но он понимал, что останавливать Варю сейчас нельзя.
– Так что матери я была безразлична, – продолжала она. – Бабушка тоже в своем мире жила. Как схимница. И тем более на меня внимания не обращала. Вот такая я в Москву и приехала – никакая, в общем. А тут Олег. Он к нам в мастерскую пришел парадный сервиз заказывать. Он в налоговом министерстве тогда работал, и у министра юбилей был, что ли. И заметил меня, и захотел – я сама не понимаю, почему, у него же в женщинах недостатка не было. И через месяц я за него вышла замуж. От малодушия.
Она говорила сбивчиво, захлебывалась словами, плечи ее вздрагивали. Александр
– Все, – сказал он, поднимаясь с березового полена, на котором сидел рядом с печкой. – Вытопилась наша баня, через полчаса можно идти. – И, погладив Варю по голове, как маленькую, повторил: – Брось об этом думать.
Глава 18
Приоткрыв дверь в баню, Варя охнула и отшатнулась.
– Так жарко! Я никогда так не топила.
– А я думал, ты на Варзуге привыкла, – сказал Александр. – Все ведь любители на Северах.
Она виновата улыбнулась.
– Говорю же, я не такая, как надо, уродилась. Хоть и на Северах.
– Ну, как надо, никому не известно. А если жарко, можно дверь открыть, проветрить.
Охлаждать баню Варя отказалась: Александр понял, что она не хочет портить ему удовольствие.
«Дурочка!» – сдержав улыбку, подумал он.
Меньше всего он думал сейчас об удовольствиях такого рода: жаркой бане, сытной еде, хорошей выпивке и тому подобном. Все это давно уже заняло в его жизни ровно то место, для которого и было предназначено.
А Варя не занимала в его жизни никакого места. Вся его жизнь каким-то непонятным образом отразилась в ней.
Он вошел первым, налил кипятку в деревянный таз, опустил туда веники. Потом дверь приоткрылась, и Варя тоже проскользнула внутрь.
Вчера он уже видел ее вот так, совсем голую. И хотя вчера все было как-то торопливо, встревоженно, смущенно – с ее стороны было так, – но то первое их соединенье уже запомнилось ему как совершившееся счастье.
И только теперь Александр понял, что ничего еще не совершено. Не совершено, не завершено, и что главная примета счастья – возможность длиться.
Он бросил веники и шагнул к Варе. Она стояла у порога, наверное, боялась входить в жар. Но когда он подошел к ней вплотную, про жар она забыла.
Варя вскинула руки и положила их Александру на плечи.
– Так высоко, – сказала она. – Высоко, не дотянуться!
И тихо засмеялась.
Он присел на корточки, обнял ее колени. Прижался лбом к ее животу. Губы его вздрагивали – вся она была у его губ.
– Варя… – прерывисто сказал он. – Ну как тут париться, а?
Она снова засмеялась. От недавнего ее отчаянного волнения не осталось и следа. Она опять была другая, совсем новая, и волновала его по-новому. В первый раз они оба поддавались только порыву, а теперь – медленной ласке.
– Пойдем. – Александр поднялся и легонько подтолкнул Варю к полку. – Попарю тебя немножко. Не бойся, сильно-то не буду.
Волосы ее намокли и темными неровными дорожками лежали на щеках, на груди, на спине. Он то парил ее, то, бросая веник, бродил губами по этим бесконечным дорожкам.
Наверное, ей стало щекотно – она засмеялась, извернулась и спрыгнула с полка на пол.
– Ложись теперь ты, Александр Игнатьевич! – сказала Варя.
Парить она, конечно, не умела: слишком легки и ласковы были удары ее веника. Но в этой легкой ласке Александр чувствовал то же, что и в прекрасных ее глазах, и в разметавшихся мокрых волосах, – то, что во всей в ней чувствовал: счастье, которое способно длиться.