Азбучная история
Шрифт:
И он думал о своенравной пятнистой собаке, которую держал в детстве.
Йоаким появился на свет, когда родителям было уже за сорок, — поздний и единственный ребенок в семье. Тихий, спокойный. Остальные дети на их улице, застроенной виллами, играли на опушке рощи в футбол или в прятки, а он предпочитал сидеть в комнате — играл в конструктор «Меккано», читал про Вторую мировую войну, собирал телеграфный аппарат Морзе, который в конце концов действительно заработал и стал для него поистине безумным увлечением. От родителей требовалась готовность отвечать на все его многочисленные депеши, а ведь общение по телеграфу отнимало массу времени. Битых полчаса пройдет, пока спросишь, надо ли выпить какао и можно ли посмотреть по телевизору «Господа и слуги» [3] . Нередко отец с матерью не понимали, чего он от них хочет, и отвечали совершенно невпопад: «Надень зеленые» или «Нет, это в будущий вторник». Приходилось снова идти к аппарату и сперва объяснять, что они недопоняли,
3
Популярный английский телесериал 70-х годов XX века.
Родителям, однако, хотелось, чтобы он завел друзей среди сверстников. И они пытались выпроводить сына на улицу, к другим детям, говорили: «Пойди поиграй с ними. Смотри, как там весело». Когда после долгих увещеваний дверь за ним в конце концов закрывалась, оба испускали облегченный вздох. Но, глянув в окно, обнаруживали, что их отпрыск отошел от садовой калитки всего-то на метр-другой. Стоял там и смотрел, лишний, недоверчивый, не замеченный другими детьми, которые носились по улице, гоняя блестящую консервную банку.
Когда Йоакиму сравнялось одиннадцать, родители решили подарить ему собаку. Однажды воскресным утром все втроем поехали в Сёллерёд, где, судя по объявлению в газете, некое семейство предлагало на продажу щенков. Их провели на кухню, закрыли дверь. Возле батареи стояла громадная собачья корзина, а на полу кишели маленькие пятнистые щенки. Штук восемь или девять. Йоаким был совершенно ошеломлен. Он сел прямо на пол, и щенки тотчас принялись лизать ему руки и лицо. Тыкались в него влажными мордочками, скребли лапками по штанинам, сновали по нему и лазали. А один немедля куснул за руку. Правда, совсем не больно, и Йоаким позволил ему кусаться сколько влезет. Только смеялся все время. Редко он бывал так счастлив. Словно вдруг разом оттаял. Родители переглянулись.
«Ну что ж, Йоаким. Пожалуй, это как раз то, что нужно, — немного погодя сказала мама. — Остается только выбрать».
«Верно, — кивнул отец. — Так какого берем?»
Йоаким в замешательстве посмотрел на них, на коленях у него барахтались щенки.
«Я не могу выбрать, — сказал он. — Они, конечно, разные, но все ужасно милые. — Он уткнулся в загривок первого попавшегося щенка, втянул воздух. — И пахнут так приятно».
«Выбирай любого, который тебе больше нравится, — сказал отец. — Как насчет вот этого забавного толстячка, который крепко спит, невзирая на шум? Или, может, этого, с черным ушком? Или этого, который уютно устроился у тебя на коленях?»
Йоаким задумался. Наконец мама сказала:
«Прежде всего тебе нужна здоровая, веселая собака. Энергичная, живая. На твоем месте я бы взяла того щенка, который только что кусал тебя за руку. Это добрый знак».
«Правда?» — спросил Йоаким.
«Правда», — твердо ответила мама. На том и порешили.
Каждый день он с нетерпением ждал конца уроков, со всех ног спешил домой и, едва открыв дверь, устремлялся к щенку, который летел ему навстречу. Оба затевали игры и возню прямо в передней. Йоаким хватал щенка за шкирку, где кожа лежала свободной складкой, словно рассчитанная на вырост, встряхивал его, тормошил, а Пятнаш тявкал, служил, плясал вокруг. Тыкался мягкой, влажной мордочкой мальчику в ухо, нюхал, а Йоаким, обхватив его обеими руками, падал навзничь, увлекая его за собой. Пятнаш не отходил от него ни на миг. Тосковал, когда Йоаким утром уходил в школу, и часами скулил в запертом доме. Йоаким гулял с ним несколько раз в день, старался приучить идти рядом. Но Пятнаш самовольничал. Тащил Йоакима за собой куда хотел, и тот, выписывая зигзаги, бежал следом, громко смеясь, совершенно счастливый, что на поводке у него этот мягкий зверек, будто рыбка на крючке.
Рос Пятнаш с невероятной быстротой. Хвост вытянулся, изогнулся колечком. Лапы тоже стали длиннущими. Морда заострилась треугольником. Родители пришли к выводу, что он явно помесь, дворняжка. Скоро Пятнаш, стоя на задних лапах, легко мог положить передние Йоакиму на плечи. Но от щенячьих замашек не отказался. Каждый день, когда Йоаким возвращался из школы, пес караулил у входа и радостно на него наскакивал. Правда, теперь это было не так уж весело и приятно. Честно говоря, даже больно. Когти Пятнаша оставляли на груди Йоакима длиные красные царапины, а когда он по привычке прихватывал руку мальчика зубами, то прокусывал кожу — зубы-то стали куда острее. Йоаким ходил весь в ссадинах и ушибах. Он по-прежнему каждый день выгуливал Пятнаша, но теперь на другом конце поводка был уже не мягкий невинный кутенок. Пятнаш целиком взял бразды правления в свои лапы. Мог внезапно броситься на мостовую, чуть не под колеса машин, потому что в нем проснулся охотничий инстинкт и он шел в атаку на все, что двигалось. Гудки клаксонов резали уши, парализовали Йоакима. Подобные инциденты выбивали мальчика из колеи, лишали уверенности. Но отцу с матерью он ничего не говорил. Незачем поднимать шум. В глубине души он знал, что жизнь Пятнаша в его власти. Расскажи он, что не справляется с собакой, родители — конечно, по некотором размышлении и предоставив Пятнашу возможность исправиться — непременно его усыпят. Поэтому Йоаким отмахивался от всех этих неприятных моментов, ведь он по-прежнему любил Пятнаша, а главное, Пятнаш по-прежнему любил его. И выходки свои пес устраивал
«Мне кажется, ты стал куда меньше разговаривать с Пятнашом, — как-то сказала мама. — Ты по-прежнему любишь его?» Она намекала, что собака слишком навязчива и неуправляема и, может быть, ему стоит с ней расстаться. Но, к собственному удивлению, Йоаким принялся горячо защищать Пятнаша. Чуть ли не в панике снова и снова твердил, что любит его, жить без него не может.
На самом деле ему просто было стыдно. Он всегда считал себя человеком надежным, разумным, на которого можно положиться. А как на него положиться, если он признается, что Пятнаш действует ему на нервы, хотя совсем недавно он обожал и любил эту собаку? Нет, так не годится. Это попросту сущий конфуз.
Так прошел как минимум год. Весьма докучливый год. Пятнаш наваливался на Йоакима со спины, больно хватая за шею, а Йоаким меж тем расширял дырку в заборе и даже сам пролез в нее, показывая собаке, какие тут скрыты возможности. Но Пятнаш не убегал.
Незадолго до дня весеннего равноденствия отец решил убрать куст, который дотянулся чуть не до фронтона, и обнаружил здоровенную дыру в цементном цоколе забора. Пятнаш вполне мог в нее пролезть. Засунув туда руку, отец извлек несколько обглоданных костей и дырявый футбольный мяч. На штукатурке виднелись следы когтей и длинная, в несколько метров, трещина. Отец позвал Йоакима. Вместе они обошли участок и отыскали еще две дыры, побольше. На следующий день Пятнаша отвели к ветеринару, и оттуда он уже не вернулся.
С тех пор минуло много лет, и Йоаким ни разу не вспоминал об этом, а вот сейчас вдруг вспомнил. Он выбрал щенка, который куснул его за руку, что считалось добрым знаком. Но, как выяснилось, знак был дурной. В тогдашней ситуации ему почудились известные параллели с нынешней. Разумеется, далеко Не во всем. На сей раз родителей к делу не привлечешь. И Сюзанну к ветеринару отвести невозможно.
11
В гостинице на Водроффсвай он неизменно встречал только двух портье — молодого парня и молодую женщину, ту самую, что регистрировала его в самый первый вечер. Она дежурила днем, парень — ночью. Когда Йоаким входил в холл, она неизменно читала какую-то большую, толстую книгу. Волосы у нее были светлые, почти белые. Глаза слегка косили, и он видел, ей трудно быстро сосредоточить взгляд на той или иной вещи, потому что в глазах ее читалось напряжение, когда она поднимала голову и смотрела на него. Мелкий недостаток, который она очень трогательно старалась скрыть. Собственно говоря, лицо у нее вовсе не красивое. Водянисто-голубые глаза, нос картошкой. Здоровый, яркий румянец на щеках. Зато в движениях сквозила мягкая медлительность, которая была Йоакиму по душе. Маленькая лампа освещала белые книжные страницы. Услышав, что дверь открылась, она поднимала глаза. Откладывала книгу в сторону и встречала его легким кивком и улыбкой.
— Андерс С. Юст, — говорил Йоаким. — Я заказывал номер. Тридцать четвертый, тот же, что и в прошлый раз. — Ему хотелось напомнить ей, что он бывал здесь раньше, хотя она особой фамильярности не выказывала, только вставала, снимала с доски ключ и протягивала ему:
— Надеюсь, вам будет у нас хорошо.
— Спасибо, — отвечал Йоаким. — Я тоже надеюсь.
Если по дороге к лифту он оборачивался, то видел, что она снова бралась за книгу. Склоненная голова, движения глаз по строчкам. От нее словно бы веяло покоем, который передавался и Йоакиму. Молодой парень, дежуривший ночью, был полной ее противоположностью. Неприятный какой-то. Йоаким не мог в точности сказать, чем именно неприятный, а поскольку так хорошо чувствовал себя в этой гостинице, довольно много об этом размышлял, но пока безрезультатно. Впрочем, мало-помалу ему стало ясно, что парень смотрит на него, критически оценивая, и оценка выпадает не в его пользу. К собственному неудовольствию, он видел себя глазами портье — растерянный мужчина средних лет, с обмякшим подбородком и редеющими волосами. Ничего, пока все терпимо, Йоаким, говорил он себе. Все обойдется, вот увидишь.