Азеф
Шрифт:
– ЦК договорился с ним на год, если в течение года ничего не сделает, теряет полномочия.
– Через год? А год партия должна сидеть в грязи, в которую повалил ее Азеф при помощи Чернова и Савинкова? Вноровский не отвечал.
– Я никогда не думал, что Савинков может сломаться.
– Белоручка, – злобно проговорил Слетов. – Философия всякая, «всё позволено», то да сё, а люди гибнут.
12
Никакой надобности Анри Бинту не было следить за Савинковым в Лондоне. Лондонская конференция проходила под наблюдением двух сотрудников
Но в доме следить тоже было незачем. Следила мадемуазель Фуше, получавшая 50 месячных франков, за рассказы о «мсье Лежнев», по паспорту которого жил Савинков.
Через два дня Бинт писал сводку наблюдений сыщика Дюрюи и своих: – «Сегодня 3-го ноября можно утверждать, что Савинков, он же Мальмберг, он же Лежнев, спал один. Вышел из дому в 1 час 35 минут дня. Одет в пальто черного драпа с бархатным воротником, в черном котелке, несет в левой руке портфель с отвернутой застежкой, лицо худое, длинное, усы стрижены по-американски. Общий вид: элегантен, но сильно постарел. Выйдя из квартиры, пошел следующей дорогой: – рю Перголез, Авеню дю Трокадеро, там в табачном магазине, на углу авеню де ля Гранд Арме, купил почтовые марки и, выйдя, опустил в ящик письмо. Постояв на авеню де ля Гранд Арме, повернулся и снова пошел на рю Перголез, где вошел в дом № 7 в нижний этаж к своему другу мсье Герье, 25 лет, поэту. Я следовал за ним на расстоянии тридцати шагов. У дома, где живет Герье, я ждал около часу. Из дома он вышел один. Остановился на улице и мне показалось, что замечает меня. Я подошел к окну магазина. Савинков двинулся в направлении авеню де Малакоф. Здесь он взял извозчика и поехал к Булонскому лесу. Я следовал за ним на извозчике до Рут д-Этуаль. Здесь Савинков вылез, расплатился с извозчиком и в течение нескольких часов ходил совершенно бессмысленно и бесцельно…»
13
На рю Лало, в квартиру Савинкова вошел Моисеенко.
– В чем дело? – проговорил Савинков, понимая, что что-то случилось и прикрывая листом рукопись.
– «Ротмистр» застрелился.
– «Ротмистр»?
– Да.
– Когда?
– Вчера вечером.
– Где?
– У себя на квартире, в Медоне.
– Оставил письмо?
– Нет.
– Товарищи подозревали его в провокации.
– Да.
– Это могло его оскорбить.
– Могло быть, что он, как провокатор, боялся мести.
– И сам поспешил себя убить?
– Самому убивать себя легче.
Савинков задумался, потом, как-то неестественно улыбаясь, проговорил:
– Так. Переехали человека. Ну, что ж. Вечная память «Ротмистру». Еще крестом на дороге больше.
– Только на какой дороге?
– На нашей.
– Вам не жаль?
– Не умею жалеть. Глупое чувство деревенских баб. Чем больше близких падает, тем легче идти самому. У «Ротмистра» остались деньги?
– Пустяковые франки.
– Я дам денег. Его похоронит боевая организация. Савинков замолчал. Молчал и Моисеенко. Когда он ушел, Савинков перечел написанное и стал писать дальше:
– «Я не хочу быть рабом, даже рабом свободным. Вся моя жизнь – борьба. Я не могу не бороться.
14
– Ну да! Так что же он делает? Готовит центральный акт? А в чем же это состоит? В том, что в Питере три товарища поездили извозчиками и снялись. Ведь это же форменное безобразие! Это же возмутительно! Таких денег не тратил Азеф! Но тот, по крайней мере, дело делал. Нет, Марк Андреевич, Савинкову надо прямо поставить: – едешь на террор – получаешь деньги, едешь на скачки в Лонгшан – твое дело, не гневайся, батюшка. А то на сене лежу, сама не ем и другим не даю.
– Сама то положим ем, – засмеялся Натансон, – в этом то и горе.
– Страннее всего, – проговорил Рубанович, – что штаб Павла Ивановича всё время ездит по Европе. То в Париже, то в Ницце, то в Мюнхене, то в Берлине. Ведь это же стоит сумасшедших денег.
– Я спрашивал его, – печально перебил Зензинов, – говорит, принужден это делать, заметил слежку.
– Я всегда был против передачи Павлу Ивановичу боевого дела, – сказал Карпович. – Теперь сами убеждаетесь. Это граммофон Азефа. Ничего больше.
– Ну это, положим, вы чересчур. Дело Плеве, дело Сергея, Татарова.
– Татарова! Для таких дел не надо организационных талантов. Дал Назарову нож и уехал. В деле Сергея работали Каляев и Моисеенко. А Плеве создал Азеф.
– Нет, товарищи, надо как-нибудь всё это вывернуть наизнанку. Коль работа, так работа. Коль нет, так и денег нет, – замахал руками Чернов, мигая круглым косым глазом. – Ведь он на прошлой неделе, понимаете, на цареубийство глухую ассигновку в 20 тысяч взял!
15
Но если б он даже знал, что консьержка дома, мадам Гато и вертлявая прислуга куплены полицией, возможно, что отнесся б к этому безразлично. Чадный дым наполнял душу. Когда ночью подошел к квартире, в темноте раздался голос Веры: – Бо-ря!
Он остановился. Он быстро вбежал. На мгновенье показалось, что снова с детьми приехала Вера. И это мгновенье было счастьем. Но в квартире – темнота, тишина. Спальня неубрана, на полу банки откупоренных консервов, поваленные бутылки, смятая постель и запах затхлости досказали воспоминания ночи.
«Галлюцинации», – пробормотал Савинков. – «Слышал совершенно отчетливо». Опустился в кресло, показалось, что может заплакать, потому что стремительно проносилась вся разбитая и окровавленная жизнь.
На письменном столе не так лежат полученные письма. «Что за чорт, я кажется начинаю сходить с ума?».
– Жаннет! – крикнул он. – Что за безобразие, вы брали письма с моего стола!?
– Как вы можете так говорить, мсье!?
– Ступайте прочь!
– Я буду жаловаться.
Скалькированные копии писем шли уже в Петербург, в департамент полиции. Анри Бинт знал: – зверь сдается без боя.
16
– О мон шер! – хлопал он по плечу своего друга, титулярного советника Мельникова, – кажется зверь скоро будет совсем ручным!
Титулярный советник Мельников, необычайно боявшийся террористов, недоверчиво качал головой. Но Бинт смеялся, тыкая в живот титулярного советника.