Азеф
Шрифт:
Одной из удивительных черт Азефа было сочетание «шахматного», логического ума с каким-то животным инстинктом. Ничего не зная о подозрениях Мельникова, он почувствовал, что настало время нанести упреждающий удар — убрать прежнее ядро БО.
Уже 5 ноября арестовали Крафта. 26 января настала очередь Мельникова, которого арестовали в Киеве во дворе, куда он, по собственному признанию, «зашел по небольшой надобности». В принципе, этого было достаточно. Азеф так же расчищал себе дорогу к руководству террористическим подпольем, как в свое время Дегаев. Но он, в отличие от будущего мистера Пелла, играл за себя и только за себя.
В феврале по указаниям Азефа арестовали Григорьева с Юрковской. Зачем ему было убирать их? Но почему нет? Каждый лишний
Однако тут Азеф просчитался.
В конце февраля в Петербурге он виделся с фельдшерицей Исидоровского епархиального училища Л. А. Ремянниковой, связной БО, и передал ей пакет с пропагандистской литературой. И чуть ли не в тот же день Ремянникову арестовали — по показаниям Григорьевых! На Ивана Николаевича невольно легла тень, хотя в данном конкретном случае он не был непосредственно виноват. Азеф негодовал — начальники могли бы и согласовать с ним свои действия. Тем более что сама по себе Ремянникова никакой опасности для властей не представляла.
Полиция же, в лице Лопухина (письмо Ратаеву от 21 февраля), считала, что Азеф сам во всем виноват:
«Он был нам полезен, но меньше, чем могли ожидать, вследствие своей конспирации, — к тому же наделал много глупостей — связался с мелочью, связи эти скрывал от нас, теперь эту мелочь берут, а та, того гляди, его провалит. Он теперь все время около провалов, ходит по дознаниям и, не будь прокуратуры, с которой мы спелись, скандал давно произошел бы…» [86]
86
Ратаев Л. А. История предательства Евно Азефа // Провокатор. С. 151.
Тем не менее, чтобы защитить Азефа, его на короткое время (на недельку) командировали за границу. Вернувшись в Россию, Евгений Филиппович не поехал сразу в Петербург, а отправился в Москву, где провел три дня на квартире инженера Зауера в обществе Гершуни. Главный террорист передал ему полную информацию обо всей своей огромной и громоздкой «сети», все адреса и явки, имена всех состоящих «в запасе» потенциальных террористов. С этого времени, с марта 1903 года, Азеф — второе лицо в БО. Гоцу Гершуни официально назвал его как своего преемника на случай провала, и Гоц одобрил выбор.
Григорьевы тем временем подробно рассказали следствию о настоящей роли Гершуни в покушениях на Сипягина и Оболенского. Теперь у полиции не было сомнений — Григорий Андреевич не просто член террористической организации, как утверждал агент Виноградов, а ее «диктатор». Плеве приказал Зубатову: пока Гершуни не будет арестован, его портрет должен стоять на столе у главы охранного отделения.
А вот Азеф о Гершуни по-прежнему не сообщал ничего нового. Почему?
Ведь это наверняка принесло бы ему не только повышение жалованья, но, вероятно, и очень крупную единоразовую премию. Среди полицейских ходили (по словам Спиридовича) слухи, что за поимку вождя террористов начальство обещало 15 тысяч рублей. Якобы Азеф признавался Бурцеву, что требовал за голову Гершуни награду еще более экстраординарную — 50 тысяч [87] . Сомнительно: Азеф был человеком на жалованье, по умолчанию предполагалось, что он говорит работодателям всё, что знает, и узнает всё, что может узнать. «Торг здесь неуместен».
87
Эта подробность известна только в передаче Николаевского, в кратких воспоминаниях Бурцева о его единственном долгом и откровенном разговоре с Азефом (в 1912 году) ее нет.
Так почему же Азеф не выдавал Гершуни? Даже если откинуть в сторону тонкие психологические детали — он был нужен. Под его крылом легко работалось. В качестве (неофициального) второго лица в БО, «серого кардинала», Иван Николаевич мог участвовать в организации одних терактов, расстраивать другие, выдавать одних исполнителей, беречь других, не опасаясь ответственности ни с той, ни с другой стороны.
Впрочем, первый теракт, задуманный, по меньшей мере, при участии Азефа и осуществлявшийся под его прямым руководством (в этот, уже упомянутый приезд в Россию в апреле — мае 1903 года), был доведен до результата почти случайно.
Речь шла об уфимском губернаторе Николае Модестовиче Богдановиче. Поводом послужило подавление беспорядков 13 марта 1903 года на Златоустовском заводе. Беспорядки были вызваны недоразумением: рабочие получили зачетные книжки нового образца, в которых отсутствовала ссылка на манифест 19 февраля 1861 года, и решили, что их опять прикрепляют к заводу. Началась забастовка. Зачинщики ее были арестованы. Теперь рабочие требовали их освобождения.
Губернатор лично приехал в Златоуст, принял из рук мятежников прошение, вполне ласково поговорил с ними и ушел в здание Горного управления; возбужденная толпа попыталась вломиться туда вслед за ним. Кто-то начал стрелять из пистолета. В конце концов взводом охраны был дан залп, убивший 45 (по другим сведениям — 69) человек. Богданович при известии об этих жертвах упал в обморок: мягкий, чувствительный был человек.
Выбор объекта покушения принадлежал как будто самому Азефу. Им мог двигать особый расчет. Ходили слухи о скверных отношениях Богдановича и Плеве, о том, что жена уфимского губернатора — любовница нового министра. Он имел основания предполагать, что Плеве не спросит строго за то, что он «не сумел» предотвратить убийство в Уфе.
Азеф направил туда трех исполнителей — Л. Д. Варенова, Я. Г. Загороднего и еще одного; все они нелегально жили в Двинске. Но они были выслежены филёром Палием по указаниям агента Розенцвейга. Гершуни срочно выехал в Уфу. Но уфимская организация, не дожидаясь его, организовала покушение самостоятельно, тем более что отпечатанный «приговор БО» уже был у них на руках. 6 мая 1903 года слесарь железнодорожных мастерских Егор Дулебов двумя выстрелами в спину убил Богдановича в городском саду (губернаторы и через год после покушения на Оболенского прогуливались в парках без охраны!) и сумел, отстреливаясь, уйти от погони. Видимо, днем или двумя позже в Уфу приехал Гершуни и задним числом одобрил «акт». И Дулебову, и Гершуни удалось быстро покинуть город. Григорий Андреевич уехал так: к вокзалу, оцепленному полицией, подъехала веселая свадебная процессия. Полицейские тоже не звери — новобрачным позволили сесть в поезд без досмотра; «женихом» был Гершуни, кто сыграл роль невесты, неизвестно.
Дулебова переправили за границу. Все это было осуществлено оперативно, в считаные дни, и, видимо, этим занимался уже лично Азеф.
(При этом, по воспоминаниям Спиридовича, в Петербурге о намеченном теракте узнали за несколько часов до покушения. Телеграмма, посланная в Уфу, опоздала.)
Гершуни остался в России. 13 мая он прибыл из Саратова в Киев. И здесь произошло то, что никак не входило в планы Азефа: Гершуни арестовали.
ВЫБОР
Сам Гершуни считал, что попался случайно. Он по своим конспиративным делам сошел с поезда в Дарнице, пролетарском предместье Киева, где прилично одетый господин обращал на себя внимание. Не встретив того, кого искал (человека, который в полицейских сводках проходил под псевдонимом «Федор»), но попавшись на глаза филёру, он сел в поезд и поехал в Киев — а там на вокзале его уже ждали.
На самом деле о прибытии Гершуни в Киев было известно от того же Розенцвейга. Ждали именно его. Гершуни и Спиридович в своих мемуарах очень литературно (но совершенно по-разному) описывают сцену ареста. Мы процитируем Спиридовича — его описание подробнее, хотя и выполнено с чужих слов: