Азеф
Шрифт:
В письмах Ратаеву Азеф, как мы помним, уверял, что ничего не знает про Егора Сазонова. Но Герасимов — последний человек, которому в данном случае можно верить. Слишком уж он «заинтересованное лицо». Это во-первых. Во-вторых, Сазонов ни в коем случае не был организатором убийства Плеве. Он был лишь более или менее случайным исполнителем. Далее: если бы Лопухин сознательно не давал хода полученной от Азефа информации, он бы, вероятно, уничтожил следы и они не попали бы в руки Герасимова. С другой стороны, неясно, зачем вдове директора Департамента полиции, так побуждавшей мужа к разоблачению Азефа, выдавать его (а выходит, что и свои) преступные
Так что — нет, недостоверно.
От идеи «Азефа — верного царского слуги» даже А. Гейфман, пытавшаяся отстаивать ее в работах 1990-х годов, позднее отказалась. А Лопухин… У него наверняка была какая-то своя игра. Но будем исходить из того, что более или менее достоверно известно и доказано.
ПАРИЖСКИЕ ПРЕНИЯ
Между съездом и судом Азеф отдыхал с Хедди в Остенде, потом жил в Париже, по-прежнему ведя мещанско-роскошный образ жизни и «соря деньгами» — за счет разбогатевшей (в Лондоне он добился увеличения ее бюджета) Боевой организации. Одни только серьги, купленные им в эти дни Хедди, стоили 25 тысяч франков (около девяти тысяч рублей). Это сопоставимо с бюджетом покушения на Плеве. Игра, затеянная им теперь, была настолько масштабной, что ничто уже не имело значения. И она могла вот-вот закончиться — кто знает, как и чем?
В конце сентября (видимо, известие о кронштадтской неудаче уже было получено) он присоединился к жене и детям на Ривьере. Из Байоны Азефы переехали в Биарриц. Хлыщ с бульваров превратился в заботливого отца небогатого семейства. И он был спокоен, никак не проявлял своих чувств. Только однажды, когда Любовь Григорьевна прочитала статью про разоблачение Стародворского, он сорвался: «Оставь, это болтовня, Бурцев негодяй, оставь». О предстоящем суде, о том, что ее мужу предъявлено обвинение, Любовь Григорьевна узнала в последний момент из письма Чернова.
Азеф отказался от участия в суде, с благодарностью приняв предложение товарищей по ЦК взять на себя защиту его чести. В первой декаде октября Любовь Григорьевна с сыновьями вернулась в Париж. Азеф сказал, что ему надо еще отдохнуть — он хочет съездить в Испанию. Это было принято как должное. Разумеется, Любовь Григорьевна не догадывалась, что в Испанию ее муж едет не один (немедленно после отъезда семьи в Биарриц прибыла Хедди). Женское простодушие супруги Азефа еще удивительнее, чем политическое простодушие его товарищей.
Суд начался 10 октября.
У обеих сторон были свои козыри. У Азефа — покушение на «Рюрике», как будто дающее ему алиби. У Бурцева… Азеф знал, что у Бурцева «что-то» есть, но пока не догадывался, что именно.
10 октября, в день открытия суда, Азеф пишет Савинкову довольно длинное, многословное и, пожалуй, уже очень нервное письмо, в котором выстраивает «линию защиты». Хотя, собственно, его пока ни в чем не обвиняют. Обвиняют Бурцева.
Во-первых, Бакай. Азеф делает упор на контрасте между своей героической биографией и постыдной биографией главного бурцевского свидетеля и эксперта.
Дальше — о письме 1905 года с разоблачениями Азефа и Татарова:
«…Основа — письмо августа 1905 г. о Татарове и обо мне. Бак. передает со слов, кажется, Петерсона, что это письмо написал Кременецкий, желая насолить какому-то начальству и Рачковскому, и получил за сие действие наказание — перевели из Питера, где он был начальником охр[аны], в Сибирь начальником же охраны. Всякий, объективно думающий человек не поверит этому, такому легкому наказанию не может подвергнуться лицо, совершившее такое преступление. Выдача таких двух птиц, как в том письме — и за это вместо Питера Томск — и тоже нач[альником] охраны. Все равно, если бы мы Татарову дали бы работу вместо Питера в другой области…
…В истории провокаторства, — говорит Б., — не было случая, чтобы для компрометации члена партии выдавали настоящего провокатора. Я и историю не знаю, он знает. Ну, а было ли в истории полиции, чтобы начальник охраны выдавал для насоления начальству важных провокаторов? Можно сказать, когда выгодно, „а это бывает“, но ведь на самом-то деле этого до сих пор не было. А в истории провокаторства разве было, чтобы из провокатора получился сотрудник „Былого“?»
Письмо писал на самом деле не начальник Петербургского охранного отделения Кременецкий, а Меньщиков, версия с Кременецким — неубедительна, и Азеф упорно бьет в эту точку (про «саратовское письмо» Азеф не знал).
Еще одно слабое место в теории Бурцева (слабое и одновременно унизительное для эсеров) — то, что заказчиком убийства Плеве был Рачковский.
«…Отчего историку не приходит в голову такой мысли. Ведь Рачковский не у дел. Департамент и охрана в Питере существуют (они, конечно, не знают о плане Рачковского и моем), но ведь все-таки они могут ведь проследить работу б[оевой] организации] и арестовать и, конечно, меня, работающего на Плеве. И что же я, продажный человек (такой, конечно, в глазах Рачковского), пойду спокойно на виселицу за идею дружбы Рачковского и не скажу совсем, что, помилуйте, да ведь я действовал по приказанию Рачковского, начальства своего, и что Рачковского ведь тоже наделили бы муравьевским галстуком. И что же, Рачковский готов и на виселицу, как член б[оевой] о[рганизации] и главный ее вдохновитель. Или Рачковский мог думать, что его за это переведут на службу только в Сибирь, или что я его не выдам, и уж совсем пойду на виселицу, из дружбы к нему, а о нем ни гу-гу…»
И все-таки Азефу неспокойно — в конце он оговаривается:
«…Пишете, что Б. припас какой-то ультрасенсационный „материал“, который пока держится в тайне, рассчитывая поразить суд, — но то, что я знаю, действительно не выдерживает никакой критики, и всякий нормальный ум должен крикнуть — купайся сам в грязи, но не пачкай других» [271] .
Первое заседание суда состоялось на квартире Рубанович. От эсеров выступил Чернов. Он спросил: дает ли Бурцев слово, в случае, если суд признает его обвинения неосновательными, прекратить кампанию против Азефа.
271
Письма Азефа. С. 153–160.
Бурцев ответил отрицательно.
Сошлись на компромиссе: при каждом обвинении в адрес Азефа он будет упоминать о решении суда. Далее, он предоставляет эсерам право бороться с ним «всеми способами» — вплоть до физического устранения.
Перешли к рассмотрению дела по существу. Чернов произнес страстную речь, описывающую заслуги Азефа-революционера и его привлекательную личность («детские глаза», нежный семьянин и т. д.).
Бурцев изложил свои аргументы. Наконец подошел к главному: разговору с Лопухиным.