Азиат
Шрифт:
— С мужицкой хитринкой.
Валентин Иванович согласно кивнул и обратился ко всем:
— Вроде по-ученому сказывала Лидия Ивановна, но до сердца дошло. Все так! Однако если рассудить по нашему понятию, то меньшевикам многого не нужно, с них хватит и поменьше… Большевики же за наше облегчение, за землю, за свободу.
— А меньшевики? — поднял голову долговязый паренек.
— На слова горазды. На деле — будет или нет, эт-то еще бабушка надвое сказала. — Хаустов взглянул на своего земляка и совсем по-свойски закончил: — Так что дорога у нас с тобой, Николай, одна — с большевиками. Эт-та дорога победительная!
— Правильно, очень правильно! — поддержала
— Судом да тюрьмой кружки оборачиваются.
— Неподобное толкуешь, Николаха, — остановил его Хаустов.
Мишенев перехватил горькую усмешку паренька и гневно заговорил:
— Всех не пересадят, надорвутся. Выходит, лучше спину гнуть перед каждой золотой пуговицей? Нет! Златоустовцы показали, как надо бороться за рабочие права. Они шли на штыки и под пули, требуя своего. А разве у нас отнято это право? Ответим стачками и забастовками, покажем свою организованность и силу! Теперь у нас есть своя рабочая партия — партия большевиков…
— Верно, Герасим Михайлович, верно! — подхватил Вагин, воодушевленный его словами. — Рабочий народ теперь легко может загореться, уже все тлеет снизу. Нужна только искра, и будет пожар. Хорошо сказано, что из искры возгорится пламя! Рабочие сейчас словно керосином облитые. Раньше каждая стачка была событием, а теперь одна стачка ничего, теперь нужно свободы добиваться, грудью брать ее…
Не утерпел Гарипов, тоже зажегся:
— Деревня голову вверх подняла. Сказывают, беднота лес у казны рубит, покосы у баев отбирает…
— Так и должно быть, Мурат. Теперь просто учить надо, как в бой идти, как в бою воевать… Это все плоды нашей «Искры»…
Герасим Михайлович обрадованно продолжал:
— Для меньшевиков рабочие — это стихия, но они теперь стали политической силой, сознают себя классом, нащупывают и классовые формы организации, ищут партийные комитеты, ибо они нужны им позарез как руководящие центры. Только поэтому нам тоже нужны свои типографии, свои печатные рупоры, чтоб быстрее доносить до рабочего класса правду Ленина.
Герасим Михайлович почувствовал в себе уверенность. Когда шел сюда, волновался, обдумывал и подбирал нужные слова. Писать их — не писал, а старался запомнить. Теперь они звучали в нем самом.
— Какой он, Ленин-то? — спросил Гарипов и подвинулся к Мишеневу.
— Когда я слушал Владимира Ильича, думал: он, как все мы, только острее переживает наши невзгоды, радуется нашим успехам…
Герасим всматривался в знакомые лица, стараясь понять, о чем думают люди в эту минуту. И видел: они разделяют его мысли и чувства.
…И вот полянка опустела. Все разбрелись по лесу. Герасим и Лидия Ивановна постояли еще у потухшего костра. Молча отошли к обрыву. Внизу неслышно несла свои воды Уфимка, отражая прибрежные заросли ивняка и ольхи. Дрожало в реке палевое облако, охваченное золотистым предвечерьем. У противоположного берега всплескивала рыба, оставляя круги. Течением несло желтке листья дуба и липы. За рекой, на пойменных лугах редкие стожки сена торопливо застилал поднимающийся туман.
От воды тянуло сыростью и илистым запахом. Герасим поежился от прохлады. Все это живо напомнило ночь у границы, далекую теперь реку Збруч. Пережитое там походило на сон. Била по слуху вот такая же сковывающая тишина, и еще неприятное завыванье совы, резкий свист ее крыльев. У омута Уфимки бешено крутило листья, на Збруче течением несло его самого. Герасиму стало не но себе, и он зажмурил глаза.
Лидия Ивановна стояла сосредоточенная. Взгляд ее тоже невольно задержался на кругах, оставшихся на воде после всплеска рыб. Она думала: «То, что сейчас рассказывал Мишенев о съезде, от этой полянки, как круги на воде, должно разойтись среди рабочих. Те, кто слушал Герасима, обязательно слова его понесут своим друзьям, родным, товарищам по работе. И правда станет достоянием масс. Мишенев должен теперь же выехать из Уфы на заводы. Нельзя терять времени — главного выигрыша в работе. Нас немного. Но мы должны и будем бороться. За нами — правда. Организоваться, как можно крепче и теснее организоваться — вот что нужно! В этом наша сила!»
Стояла удивительная тишина. Казалось, что слышно, как наплывает туман из-за реки. Но это была обманчивая тишина. Такой не бывает в природе и обществе. Всегда подспудно бьют родники, продолжаются неумолимые процессы движения.
Лидия Ивановна встрепенулась и посмотрела на Мишенева, все еще стоявшего в глубокой задумчивости.
«Ему только двадцать шесть лет, а сколько увидел и пережил, — с грустью подумала Бойкова. — Да, быстро молодые становятся борцами».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Утром следующего дня Герасим выехал на заводы горного округа. Путь лежал сначала в Миньяр, потом в Усть-Катав, а оттуда — в Сатку. В Миньяре до этого Герасим не бывал. Здесь работала сильная социал-демократическая группа, тесно связанная с Симом и Усть-Катавом. Отсюда, собственно, разветвлялись пути, по которым на уральские заводы проникала партийная литература, распространялась «Искра».
Миньяр был явочным пунктом, и те, кто ехал по заданию Уфимского комитета или партийного Центра, не мог миновать его. Сюда тянулись все ниточки. Сходились они у земского врача Плехановой. Женщина умная, осторожная, она пользовалась большим доверием рабочих. Наталья Александровна проводила благотворительные вечера в Народном доме на глазах заводской администрации. Это помогало ей общаться с людьми, глубже узнавать их нужды, подсказывать, как надо лучше действовать, чтобы они быстрее устранялись. Плеханова организовала для рабочих воскресную школу.
Администрации завода общественная деятельность врача не очень нравилась. Было доложено начальству: проводимые вечера так же, как и занятия в школе, зловредно действуют на рабочих. Но серьезного повода запретить их не находилось. Управляющий Симским округом готов был принять самые крутые меры, однако боялся навредить: сейчас все проводилось открыто, а вспугни осиное гнездо, уйдут в подполье, и бог знает, чем может кончиться просветительная деятельность Плехановой.
Герасим знал об авторитете, каким пользуется Наталья Александровна, так же, как знал и о том, что управляющий округом «подбирает ключи», чтобы освободиться от беспокойного врача. Но освободиться от нее было нелегко. Плеханова как опытный в своем деле и безукоризненный человек пользовалась всеобщим уважением в Миньяре. И хотя Мишенев много был наслышан о Наталье Александровне, как доброй и общительной, не представлял ее себе. Смутное чувство овладело им перед встречей: имя ее невольно связывалось с Георгием Валентиновичем, особенно после разговора на съезде. Герасим глубоко был убежден, что Плеханов только по деликатности характера не отчитал его. Напоминание о первой жене, конечно, было некстати, иначе Георгий Валентинович подробнее расспросил бы его о жизни Натальи Александровны…