Азиат
Шрифт:
Встретила его пожилая, опрятная прислуга.
Открыв дверь в другую комнату, она раздвинула бархатные портьеры и, не переступая порога, доложила:
— Наталья Александровна, пациент.
— Пригласи, пожалуйста, — послышался голос Плехановой.
Герасим снял пальто, повесил его на оленьи рога и прошел в большую светлую комнату, уставленную книжными шкафами. И сразу ему вспомнился давний разговор с Аделаидой Карловной, от которой впервые услышал о Плехановой.
У стола, накрытого плюшевой скатертью, откинувшись
Одетая в пестренькую байковую кофточку, заправленную в длинную юбку. Наталья Александровна, улыбаясь, подошла к Герасиму и представила его:
— Наш дорогой гость из Уфы. Будьте знакомы. Инна Кадомцева, — она указала на молодую женщину, — моя коллега. Вчера вернулась из Златоуста… Но вы, кажется, знакомы?
— Да, — сдержанно отозвалась Кадомцева.
— Встречались, — подтвердил Мишенев.
— Герман Иванович Бострем, — продолжала Плеханова, — инженер симского завода. А это наши кружковцы: Пафнутий и Савелий.
Мишенев еще раз всем поклонился и сел к столу.
— Вам, товарищи, привет от уфимцев, — обращаясь к женщинам, добавил: — И низкий поклон от Надежды Константиновны.
Кадомцева радостно блеснула глазами. Зарделись ее пухленькие щеки. Наталья Александровна в волнении поправила на носу пенсне.
— Спасибо, — за всех ответила она, — заграничный поклон особенно дорог нам с Инночкой. Боже мой, как летит время. Ну что она, здорова? Тут все прихварывала, жаловалась на свои недуги.
— Здорова, здорова! — улыбнулся Герасим. — Вообще Ульяновы выглядят хорошо, но оба устали. Им бы отдохнуть теперь.
— Отдохнуть непременно надо, — заметила Плеханова. — Жорж придумает им отдых. — Она прижала крошечный медальон к груди. Натянутая цепочка заиграла лучиками. В медальоне хранился миниатюрный портрет Плеханова.
…Увидела себя в конце лета на родине Жоржа, в зеленом городке Липецке. Плеханова не перевели на третий курс, хотя были сданы все экзамены: он участвовал в политических манифестациях. Это было в 1876 году. Они катались на лодке. На берегу купили арбузы с «песчаных мест», оказавшиеся незрелыми, хотя их нахваливал продавец. Милые и далекие сердцу пустяки…
А в тот декабрьский день на плошали Плеханов был в черном осеннем пальто, в драповой серой круглой шапке. Гордый, он стоял под алым знаменем с начертанными словами: «Земля и воля». Голос его, обличающий правительство и защищающий Чернышевского, был густой и звучный.
…Наталья Александровна вздохнула. Спросила Мишенева, не работал ли он учителем? Герасим Михайлович ответил, что учительствовал по соседству с Миньяром в земской школе поселка Рудничного.
— Он сменил мою тетушку Афанасию Евменьевну, — сказала Инна.
— Да, Афанасия Евменьевна — моя первая наставница, — подтвердил Мишенев.
— Георгий Валентинович очень уважительно относился к школьным учителям, — заметила Наталья Александровна. — О своих любил вспоминать, что учили его ясно выражать мысли… Скажите, как выглядит сейчас Плеханов?
— Прекрасно. Держится молодцом.
— Мне приятно слышать об этом, — произнесла Наталья Александровна. — Но, кажется, мы уклонились в область личного. — Она выхватила пахнущий духами батистовый платочек из-за манжета и быстро-быстро помахала им.
— Женская слабость…
Нетрудно было понять ее душевное состояние в этот момент. Ни Мишенев, ни Кадомцева, ни Герман Иванович ничего не знали о личной жизни Натальи Александровны. Знали только, что растет у нее дочь… Не любила и не хотела Наталья Александровна, чтобы утешали ее. Она сама пошла на разрыв, сама мужественно решилась посвятить себя служению народу…
Прошли годы с того дня, когда они разговаривали с Жоржем в последний раз. Много, слишком много видела Наталья Александровна и своего, и чужого горя. Ей, врачу, меньше всего приходилось разделять с людьми радости…
Герасим Михайлович рассказывал о напряженной обстановке на съезде, о спорах между Лениным и Мартовым. Понимал, сколь важно упоминание о Плеханове для Натальи Александровны, он подчеркивал его роль и участие в разгоревшейся борьбе.
— Жорж всегда был человеком с искоркой в душе, — заметила Плеханова. — Правдив. Он не мог не поддержать Ленина. Я тоже преклоняюсь перед Владимиром Ильичей. Как прав был, когда писал, что мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки… Мы действительно окружены со всех сторон врагами и нам приходится идти под их огнем.
Раздвинулась бархатная портьера. Прислуга вполголоса произнесла:
— Нечистая сила несет Архипыча…
Все в комнате недоуменно переглянулись. Плеханова встала, быстро прошла до книжного шкафа и взяла колоду атласных карт.
— Сыграемте в дурачка, — и предупредила насторожившегося Мишенева: — Мой пациент.
Она присела к столу, нарочито громко сказала:
— Ваша очередь сдавать карты.
В дверь просунулся усатый урядник в круглой шапке с кокардой.
— Здравия желаем, Лександровна, — прогремел он. — Извиняемся, господа…
— Здравствуй, Архипыч.
— Я с докукой. Затылок разболелся.
— Пить меньше надо, Архипыч, спать больше, а то можешь надолго слечь…
— Избави бог. Принять бы порошочков…
Наталья Александровна подошла к маленькому столику, взяла из шкатулки порошки и передала их Архипычу.
— Благодарствую, — отчеканил он и разгладил усы. — Дай бог здоровья вам, благодетельница.
Когда захлопнулись за ним входные двери, Герасим и Кадомцева переглянулись. Наталья Александровна отложила в сторону карты.