Бабайка
Шрифт:
Ты должен верить, сказал констебль. Звучит как насмешка. Во что верить? В бога? В чёрта?
— Вам бы лучше поспать. Мы будем ехать день и ночь, меняя лошадей на станциях, и едва поспеем.
— Поспеем куда? — В самом деле — куда? Кто или что ждёт меня в Йорке?
— Вы же сами слышали — через два дня губернатор ждёт нас.
От неожиданности я натянул поводья, и чуть не выпал из седла — лейтенант-то останавливаться и не думал.
Он же остался в Далёкой Радости! И опередит нас при этом… А как он оказался в Далёкой Радости? Это что же получается, думал я лихорадочно, чувствуя, что мысль моя подбирается к чему-то очень
— Лейтенант, нам надо остановиться!
— Зачем это еще?
— По нужде, — сказал я. — Мне надо оправиться.
Надо же, выскочило словечко.
— Хорошо, — сказал лейтенант и натянул поводья. Мы встали.
— Ну, — сказал я.
— Что ну? — удивился лейтенант.
— Я что, буду делать это с лошади?
В темноте я плохо видел его лицо, но мне казалось, что он смотрит на меня, не мигая, словно решая в уме некую задачу.
— Хорошо… Дживз! Будете сопровождать его.
И с этими словами лейтенант развязал свой конец верёвки. Я спешился, вместе со мной спешился рослый и, судя по движениям, очень ловкий пограничник.
Я неторопливо смотал веревку на локоть, отвязал от седла свою сумку.
— Что вы там возитесь? — спросил лейтенант подозрительно.
— Сейчас, сейчас, — ответил я неопределённым голосом и шагнул в сторону от дороги. Я оглянулся и увидел точёно-тёмные силуэты всадников на фоне ночного дождевого неба — от этого зрелища меня неожиданно пробрала нервная дрожь: до того это было красиво.
Я побежал. На втором шаге поскользнулся, но устоял на ногах.
— Стой! — крикнул кто-то сзади. Кажется, лейтенант.
Меня, впрочем, это волновало мало, для меня всё решалось сейчас, ты должен верить, сказал констебль, ладно, так тому и быть, уж чего-чего, а веры во мне было хоть отбавляй. Сзади послышался топот копыт — погранцы, наконец, сообразили, что происходит, и пустились за мной следом. У меня несколько секунд, не более, понял я, всё-таки они верхом, а я пеший.
Впереди меня вспыхнула большая дрожащая пронзительно-голубая дыра, наполнив моё сердце бешеной радостью. Я услышал, как сзади изумленно заорали.
И я, зажмурившись, с размаху прыгнул в дыру.
Ощущение было странное, словно тело моё стало вытягиваться, тянуться, пока не стало длинным-длинным, и очень хотелось открыть глаза, но веки мои меня не слушались. Потом словно что-то где-то лопнуло с тихим звоном, и тело моё снова стало нормальной длины. Потом я снова стал растягиваться, снова тянулся-тянулся-тянулся, и, наконец, я опять услышал этот тихий звон. И я упал, проломив непрочную корку, во что-то холодное, рассыпчатое, и это холодное облепило моё лицо и ладони.
Я
Теперь, наверное, можно открыть глаза?
7. Синий снег
I
Здесь была зима. Синий снег, синие деревья, низкое темно-синее небо.
Я встал, — в глубоком снегу это было сделать не очень-то легко, машинально отставил руку в сторону, раскрытой ладонью вверх… и усмехнулся — к хорошему привыкаешь быстро. Здесь спички так легко не добудешь. С некоторым удивлением обнаружил валяющиеся рядом со мной сумку и продолговатый свёрток. Надо полагать, подсознание сработало лучше, чем сознание, и позаботилось о вещах.
Градусов пять-десять, прикинул я. Само собой, мороза. Хорошо хоть ветра нет.
Я неторопливо распаковал саблю, повесил на плечо сумку и осмотрелся — и никакой такой пищи для размышлений этот осмотр не дал. Единственное, что можно было предположить — так это то, что на этот раз, по всей видимости, я выпал из большого дупла. То есть если находишь себя лежащим под большим деревом, на котором есть большое дупло, то логично предположить…
И тут до меня дошло. Почему снег синий? Разве он не должен быть голубым?
А как же семь цветов радуги?
Ладно, сказал я себе, обстоятельства бывают разные, одни обстоятельства грозят неприятностями, и с ними надо считаться, другие сулят приятности, и ими тоже пренебрегать не стоит, а третьи не хороши, не плохи, и вообще непонятно что значат. По-моему, синий снег — это как раз из этой оперы, так что не будем забивать голову этой загадкой.
Надо просто выбрать направление и идти.
Наверное…
Вообще, если быть честным, то направление я не выбирал ни разу. Оно само меня выбирало. И из мира в мир мне помогали перейти, и в новом мире обнаруживалась перспектива. Получается, есть в этом какая-то логика.
Жаль только логика эта — не моя.
И куда девался голубой мир?
Я что — проскочил, не заметив поворота?
Тщательно замаскированного поворота.
В любом случае отсюда надо куда-то идти.
Чёрт, в каждом мире такая история. Каждый раз всё начинается одинаково.
Каждый раз я не знаю, что делать.
И непонятно, где здесь север, где юг. Солнца за тёмной пеленой туч не видать, компаса у меня нет, и неизвестно, работал бы он здесь вообще (кто знает, как тут расположены магнитные полюса). С упорством идиота я осмотрел несколько деревьев, надеясь определить, с какой стороны они заросли мхом. С учётом того, что я никак не мог вспомнить, с юга или с севера деревья обрастают мхом, это занятие выглядело особенно дурацким. К тому же мне попался неправильный лес, без всякого мха на деревьях. О том, что мне, в принципе, всё равно, куда идти, я как-то не подумал. То есть подумал, но не сразу.
Все стороны одинаково неизвестны. Значит, пойду — туда.
И я пошёл в неизвестном направлении. От осознания того, что я не знаю, как называется сторона, в которую я иду, мне было весьма не по себе. Тем не менее, я упорно двигался в выбранном направлении. О всяких неприятностях вроде того, что, заблудившись, человек незаметно забирает влево и в конце концов начинает бродить кругами, я старался не думать. Были заботы поважнее. Как не замёрзнуть, к примеру. Морозец слабенький, но без тепла и еды долго я не продержусь. Так что выход один — идти и надеяться, что я выйду к людям раньше, чем обессилею.