Бабайка

Цыбиков Чингиз

— Два кофе, пожалуйста, — говорит провожатый бармену. — Мы будем на диване.

Бармен кивает, и мы проходим к дивану.

Усевшись, я оглядываюсь. Обычная кофейня. Если, конечно, не замечать того, что всё здесь несёт оттенки фиолетового. Впрочем…

— Здравствуйте, — говорю я.

Как она сюда попала?

— Здравствуй, — отвечает вызывающе красная среди разных оттенков фиолетового черепаха. — Как твои дела?

— Да потихоньку, — отвечаю я.

— Далеко же ты забрался.

Она лежит на столе,

и при этом отчего-то выглядит очень уместно. Словно для черепах обычное дело — быть красными и лежать на фиолетовом столе.

Спустя минуту девушка в передничке приносит нам кофе. Я смотрю на неё, и думаю — нет, не Рэйчел. Провожатый делает глоток и ставит чашку на столик.

— Добрый всем день! Наверное, можно начать, — говорит он. Что начать, успеваю подумать я, прежде чем человек, читавший за столиком у окна, складывает свою газету и кладёт её на стол.

— Сначала полагается выбрать председателя, — говорит он и улыбается мне. — Привет, Грегори.

— Здравствуй, Лю. Рад тебя видеть живым, — говорю я, а сам думаю, значит, был ранен, а что в голову, ну подумаешь, и в голову может попасть по-разному.

Лю машет рукой, дескать, да ладно, и снова улыбается.

— Может, как в последний раз? — спрашивает бармен.

— Ну уж нет, — ворчит черепаха. — Я вам не нанималась.

— Тогда может Лавр? — предлагает бабайка.

Только сейчас его заметил. Сидит у барной стойки, как ни в чём не бывало. Впрочем, нет, уже не сидит, подходит и садится на диван рядом со мной.

Я смотрю на него, он смотрит на меня. К нему подходит официантка с кофейником, вам налить? да, конечно, он отводит взгляд и берет кофе.

— Ну если он не возражает… — говорит Лю и как-то нехорошо улыбается.

— Я не возражаю, — тяжко говорит кто-то откуда-то от стены.

— Ну и ладненько, — говорит черепаха. — Давай, Лавр, председательствуй.

Из полумрака выходит человек со стаканом в руке, садится в кресло, стоящее возле нашего дивана. Остальные посетители на происходящее внимания вроде как не обращают. Пьют из чашек, курят, читают газеты, беседуют вполголоса.

Иногда смеются.

Я делаю глоток фиолетового кофе.

Хороший кофе, симпатичное место, думаю я.

Председатель ставит стакан на столик и чешет указательным пальцем лоб. Он лысый, грузноватый, в костюме-тройке, и его тяжёлый взгляд прячется за отблеском круглых очков.

— Начнём по порядку, — наконец говорит он. — Первой будет Прима.

— Всё начинается с меня, — ворчливо говорит черепаха. — Всегда всё начинается с меня.

Председатель стучит ложечкой по стакану. Черепаха смотрит на него и… Вообще-то черепахи не должны улыбаться. У них нет мимических мышц. Но если это не улыбка…

— Он появился на третий день первого месяца лета, — начинает черепаха. — Был растерян и не знал, что делать. Я сделала ему переход. Но поскольку развлечений

у меня маловато, я подумала, что сначала могу немного погулять с ним. Пообщаться, так сказать, в неформальной обстановке.

— Это всё факты, а нас интересуют суждения и впечатления, — сухо говорит председатель.

— Что происходит? — шёпотом спрашиваю я у бабайки. Тот прикладывает палец к губам — тс-с-с! — скоро сам узнаешь.

— Если коротко, не былинный герой, — продолжает меж тем черепаха. — Но при этом самонадеян до безобразия. Судя по моим впечатлениям.

— Вы имеете в виду драку? — спрашивает бабайка.

— Мистер, — говорит председатель, — вы как одна из сторон не должны задавать вопросов прочим фигурантам.

— Как ты сказал, Лавр? — интересуется черепаха.

— Ни одна из сторон…

— Нет, в самом конце какое-то слово.

— Фигуранты?

— Это что такое?

— Это… ну как сказать… — судья мнётся. Некоторые из посетителей переглядываются с ироничной усмешкой. — Это все кто в деле… э-э-э… фигурирует… фигуранты, в общем.

— Хорошо, я не буду, — кротко соглашается бабайка.

— Уж сделайте одолжение, — говорит судья. И снова обращается к черепахе: — А как он относится к своему сыну?

— Он не говорил со мной на эту тему.

— Это можно трактовать как … ну… что он не очень любит своего сына?

— Можно, — говорит сказала черепаха.

Ёлы-палы, что она говорит, думаю я.

— Погодите! Что тут вообще происходит?

— Подождите, товарищ, — говорит председатель. — Мы до вас ещё доберёмся. Что-нибудь ещё можете добавить, сударыня черепаха?

Сударыня черепаха думает недолго и потом говорит:

— Нет, наверное. Я подумаю, может, что вспомню.

— Тогда идём дальше. Сударыня черепаха, пока вы свободны.

Черепаха однако никуда не удаляется, так и остаётся лежать на столе, помаргивая на всё происходящее. Председатель недовольно смотрит на неё, но ничего ей не говорит.

— Товарищ! Да, вы, товарищ! Идите сюда! — говорит он, и человек, беседовавший за столиком, с девушкой, прерывает свою беседу: прошу прощения, мадемуазель, говорит он ей, и подходит к нам, и садится на диван, так что бабайка оказывается между нами. Я узнаю его сразу. Эту оранжевую рожу я никогда не забуду.

— Добрый день…

— Что вы можете сказать по этому делу?

— Он трус, — говорит оранжевый поэт, не раздумывая ни секунды.

— То есть?

— У него была возможность решить всё одним броском. А он стоял и слушал меня пять минут. Разве это любовь? Он не способен на безумство, на подлинную страсть. Он, как истукан стоял, как глыба бесчувственная.

Что происходит, думаю я лихорадочно, чувствуя, как холодеют пальцы ног, к чему они все клонят?

— Это что? — говорю я, с силой хлопнув ладонью по столу. — Это что, суд?