Бабайка
Шрифт:
— Да, — сказал констебль, — здесь есть кому решить.
— Совершенно с вами согласен, — сказал поэт.
— Мне 14 лет, — начал Макс, — естественно, самое главное желание — быть взрослее. Ну а как? конечно делать то, что делают взрослые.
Машины из этой "взрослой жизни" — самое главное… у меня вообще только один есть знакомый мужского пола, который не проявляет интереса к машинам... угадай кто? — Макс улыбнулся.
—
И вот, значит, я на протяжении недели веду себя хорошо, по дому помогаю, все выполняю, естественно, оценки в школе только "5", а ближе к пятнице начинаю выпрашивать "посидеть за рулем"… типа премия такая.
А! время, когда все это происходило — весна либо осень, потому что зимой — опасно, а лето я всегда у бабушки проводил. В принципе получалось через раз только, потому, что отец не всегда в выходные дома был — дежурства в части, учения, еще что-нибудь...
— Вот так и получается, — сказала черепаха и посмотрела на бармена.
— Так и получается, — согласился председатель. — Всё-таки они судят нас. Наши дети судят нас.
И я увидел, что сидит он, сгорбившись, словно что-то придавило его к земле. Руки его бессильно лежали на столе — большие, неподвижные, с набухшими ветвлениями вен.
— Вот и хорошо, — сказал бармен. В руках его было полотенце, и он протирал стаканы. И очень ловко у него это получалось, и видно было, что занятие это ему нравится. — Так тому и быть. Пусть это решит твой сын.
И вот тут я испугался по настоящему.
— Вы с ума сошли, так нельзя, он же маленький, что он понимает?
— Нет, — в тон мне сказал бабайка, — вы не заставите… это нечестно. Я соглашусь с любым…, но не заставляйте меня…
— Отчего же? — вежливо поинтересовался Лю.
— Вы же знаете…
— Ничего мы не знаем, — мягко сказал бармен. Бабайка исподлобья бросил на него быстрый взгляд. — А вот ты знаешь — выбор есть всегда.
Бабайка кивнул головой несколько раз, соглашаясь. Лицо его стало отрешённым, он словно удалялся в какое-то далёко, прямо у нас на глазах.
— Нет, — сказал он наконец, — вы всё таки знаете, что я скажу. Раз вы дали ему дойти досюда…
— Поконкретнее, — жёстко сказал председатель.
— Да, — сказал мой сын. — Пусть они возвращаются.
Так решил мой сын. Я хотел встать и подойти к нему, но остался сидеть на диване. Мне ещё надо было привыкнуть, уложить в голове тот факт, что бабайка и Никита суть одно и то же.
— Значит, решено, — сказала черепаха.
Я встал.
— Сядь, — сказал бармен. — Не надо никуда идти. Твоего сына сейчас приведут.
— Да, — сказал я, — конечно. Просто… понимаете?
—
— Спасибо, — сказал я, принимая чашку из его рук. Сделал глоток и поставил чашку на стойку.
Все молчали, а во мне, словно комариный зуд, чесался и нудил вопрос. И я хотел, и всё никак не решался его задать.
Есть у меня такое — иногда мне надо усилие делать, чтобы что-нибудь спросить.
— А что будет с нами?
Как видите, я всё-таки решился.
— Вы вернетесь домой, — сказала черепаха. Так быстро сказала, словно ждала этого вопроса.
— А что будет с Никитой?
— Твой сын забудет обо всём, — сказал Лю. — Но не до конца. Знание об убийстве будет сидеть у него внутри (я зябко повёл плечами), и когда выпадет случай, он не будет сомневаться.
— Ага…, — сказал я. Это всё понятно, но не об этом я хотел спросить. — Только… Какой он сейчас?
— Что значит какой? — недовольно спросил председатель. — Это твой сын.
— Да, конечно… Но ведь он вроде взрослел?
— Прости, пожалуйста, — сказала черепаха.
— Да? — повернул я голову и понял, что она обращается не ко мне.
— … я задам вопрос тебе, — продолжала меж тем черепаха.
— Конечно, — сказал мой сын.
— Ты же ведь сам всё это придумал. Это ведь была твоя идея — забрать мальчика. Отчего так вышло?
Стало тихо, и в этой тишине было слышно, как что-то кипит на кухне.
— Не знаю… — медленно сказал сын. — Это сложно объяснить…
Прямо физически было видно, как он мучительно ищет точные слова, растягивая время стандартными оборотами.
— Это просто обида… стена… она не вдруг появилась. Папа её день за днём строил... Прости, папа… из мелочей. Тут накричит, там не выслушает… засмеёт перед гостями.
Господи, подумал я, неужели я всё это делал… то есть буду делать, и увидел, как бармен утвердительно кивает головой, глядя на меня печальными глазами.
— … и никак ему не рассказать о своих проблемах, видно, что для него это всё мелочь и ерунда … чепуха, сынок, не обращай внимания… Вопрос этот дурацкий: в кого ты такой… как будто неясно, в кого… Такая заманчивая была идея… выкрасть себя у своего же отца и сделать себя самому. Уж я-то помню, что мне надо. Себе-то я уж как-нибудь помог бы, верно?
— А что-нибудь плохое было? — спросил Тимур.
— Дурак что ли? — ответил Макс. — Не буду я про плохое вспоминать.
— А что такое? — прищурился Тимур.
— Ну то есть я НЕ ХОЧУ вспоминать про отца не очень хорошее. Просто — не хочу.
— Папа.
Я обернулся мгновенно. И радость буйною волною прыгнула в моём сердце.
В дверях стоял мой сын.
Мой маленький четырёхлетний сын.