Бабье лето (сборник)
Шрифт:
В августе она уехала в город поступать в училище. Ей дали комнату в общежитии. Учиться Любе нравилось, нравилось ходить в белом накрахмаленном, тугом халате и в белой шапочке. В общежитии была веселая жизнь, но Люба много училась – она твердо решила после диплома ехать в Краснодар или в Москву поступать в институт.
На выходные Люба приезжала домой. Играла с маленькой Диночкой, а Василич все ее жалел, велел, чтобы она отдыхала, и все старался накормить – какая там в общежитии еда.
Мать как-то
– Видишь, как жизнь повернула. Я теперь и в зеркало на себя смотреть боюсь, какая стала.
– Плохо тебе? – испугалась Люба.
– Да не плохо, но как-то не так, – отвечала мать. – И хозяйство это, и кухня, и стирка – вон, погляди, какие руки сделались. – И она протянула Любе свои руки – совсем без ногтей, загорелые, с потрескавшейся и шершавой кожей. – Вот, – усмехнулась мать, – хотела замуж и получила. – Потом помолчала и добавила: – Грустно все это, Любаня. Неужели, думаю, так жизнь и пройдет?
Люба окончила училище и пошла работать в больницу – решила, что надо поднабраться практики, а институт год-другой подождет.
В январе ей исполнилось восемнадцать, а в мае она выскочила замуж. Мужу было двадцать три года, он только окончил институт и первый год работал хирургом в местной больнице. Им дали комнату в семейном общежитии. Люба была счастлива. Мужа она любила, и жили они душа в душу.
А примерно через полгода пришла телеграмма от Василича, в которой он просил ее срочно приехать.
Люба ехала с захолонутым сердцем – чувствовала, что дома что-то случилось. От станции бежала так, что сердце выпрыгивало. Встретил ее Василич с Диночкой на руках и рассказал, что мать уехала. Закрутила роман с отдыхающим, молодым парнем из Архангельска. Тихо собралась, оставила Василичу записку, собрала вещи – и была такова.
– А Диночка? – прошептала ошарашенная Люба.
– Вот видишь, и Диночка ее не остановила, – вздохнул Василич.
Люба взяла на руки маленькую Диночку, села на ступеньку и заплакала.
– Чайник пойду поставлю, – буркнул Василич. – Голодная небось.
Потом они долго с Василичем пили чай и молчали.
Ночью Люба легла спать с Диночкой – прижала ее к себе и опять заплакала. А к утру она уже все решила, быстро собралась и уехала в город.
Муж был на дежурстве. Она сварила обед, прибралась в комнате и стала ждать его. Муж пришел с работы возбужденный и радостно сообщил Любе, что в Новороссийске ему дали отделение в городской больнице. Люба смотрела на него молча.
– Не рада? – удивился он.
Она покачала головой:
– Рада, что ты!
А потом объяснила, что возвращается домой, рассказала ему всю историю. Муж долго молчал, мерил комнату шагами, а потом спросил:
– Неужели для тебя это дороже меня?
– Есть еще один выход, – ответила Люба, – мы вместе возвращаемся в поселок. Работу ты себе всегда найдешь.
– Ну ты даешь! – возмутился муж. – Ты что, не поняла? Мне предлагают отделение! Это же такой шанс! Возьми, в конце концов, сестру с собой! Проживем как-нибудь.
Люба покачала головой:
– А Василич? Отнять у него сейчас и Диночку? Да он и не отдаст. Разве ты бы отдал? А он один не справится. Ему и так тяжело, тяжелей не бывает.
– Ну знаешь! – возмутился муж. – Ему тяжело, а обо мне ты подумала?
– А что ты? Ты здоровый и молодой. Две руки, две ноги, голова, специальность. Ты не пропадешь, – ответила Люба и стала собирать чемодан.
Муж ее не удерживал. В поселок она вернулась поздно вечером, а утром началась обычная жизнь. Василич, как всегда, что-то чинил, подбивал, обрезал деревья, кормил кур, а Люба возилась с Диночкой, стирала, готовила – ворох домашних дел.
Она устроилась на работу в медсанчасть – больницы в поселке не было. Брала сутки через трое, так решили с Василичем. Кое-как справлялись. А через месяц Люба поняла, что беременна. Сказала об этом Василичу – он вздохнул и ответил:
– Ничего, Любаня, подымем, куда денемся.
Прошла теплая, бесснежная зима, и настала весна. Опять закружили хлопоты – готовились к летнему сезону.
От матери пришло одно короткое письмо, где она просила прощения у всех – у Любы, у Диночки и у Василича. Писала, что за свое счастье платит непомерной ценой. Обещала, как только все наладится, приехать и забрать Диночку.
Люба Василичу письмо не показала. Лето прошло в суете и суматохе, а осенью Люба родила сына Митьку.
– Напиши мужу, – говорил Василич.
Люба качала головой:
– Ни к чему. Он от меня сразу отказался. Не захотел понять, выбрал карьеру. О чем говорить?
Но тосковала по мужу сильно. Ночами без конца плакала. Василич за стенкой слышал, тяжело ворочался и вздыхал. А утром глядел на Любу несчастными, полными сострадания глазами.
– Ты-то за что мучаешься? – вздыхал он.
Прошло три года. Митька уже вовсю бегал и болтал без умолку. Диночку он называл сестрой, а Василича – дедом.
Люба уже давно простила и мужа, и мать и почти не верила, что в ее жизни что-то может измениться.
Она гуляла по берегу с детьми, собирали камешки и ракушки. Люба нагнулась и увидела маленький овальный серый камень с дырочкой посередине.
– Куриный бог! – удивилась она. – Сколько лет живу на море – и в первый раз нашла!
Она вспомнила Москву, детство, счастье оттого, что наконец увидит море, и тайную надежду, что она, именно она, найдет маленький, гладкий камень со сквозной дырочкой. Камень со смешным названием, который, как говорят, приносит счастье.